Читать книгу - "Благородный топор. Петербургская мистерия - Р. Н. Моррис"

— Ну так ты о чем?

— А о том, что туман там пока, в этом месте. Ощупью приходится брести. Но кое-что уже проглядывает, брезжит. Глядишь, куда и выйдем.

Салытов с тягостным вздохом отстранился и какое-то время молчал, обдумывая.

— Нет, Порфирий, — вымолвил наконец он. — Что ни говори, а опять ты что-то крутишь, себе на уме. Все думаешь, как секреты свои при себе удержать, чтоб я до них вперед тебя не докопался. От меня вон прямоты требуешь, а сам… Зря ты так.

— Н-да, — словно очнувшись, произнес Порфирий Петрович. — Курить будешь?

Он протянул свой портсигар. Салытов в ответ сердито мотнул головой.

Сани умерили бег. Порфирий Петрович сунул портсигар в карман. Папиросу доставать не стал.

* * *

Того бродягу Виргинский углядел в подворотне на Гороховой, с грязным мешком на голове. Узнал его по расползшимся опоркам, торчащим из-под мешковины.

Хорошо, что лицо бездомного было скрыто. Так проще было справляться со страхом, который владел теперь Виргинским неотступно: страхом узнать в этом получеловеке свои черты. Он вдруг непостижимым образом проникся уверенностью, что сгорбленная эта фигура возле лестницы действительно не кто иной, как он сам в будущем. Абсурд, но тем не менее. Атеистические воззрения не допускали в студенте «слепую веру», но убежденности придавал какой-то диковатый, языческий страх. Он заставлял воспринимать эту мысль как вполне достоверную.

«Я сошел с ума», — чуть ли не вслух выкрикнул Виргинский.

Хотя само осознание происходящего вселяло некоторую надежду.

«Я мыслю, следовательно, я не безумен».

Согбенное туловище под мешковиной, словно почуяв на себе посторонний взгляд, шевельнулось. Скорее прочь! И главное — не смотреть. Почему-то казалось, что стоит хоть на мгновенье встретиться с этим мытарем взглядом, и они с ним сольются воедино. И быть ему этим самым мытарем до конца дней. Какое чудовищное и унизительное суеверие — да, именно унизительное, как и все теперь в его жизни! И тем не менее он проникся им настолько, что шагал теперь как завороженный, боясь отвести взгляд от мостовой.

Чувствуя за спиной присутствие бродяги, Виргинский предпочел переключиться мыслями на скорый ужин в какой-нибудь дешевой харчевне. Что тоже унизительно, учитывая то, к чему ему пришлось прибегнуть ради этого полтинника на пропитание. Он его не просто выклянчил — он ради него солгал. Переводить ту книгу у Виргинского и в мыслях не было. К издателям он явился единственно с целью выжать из них ну хоть что-нибудь. Однако он при этом не чувствовал ни стыда, ни раскаяния. Даже намека на них.

Получается, спасибо голоду. Именно он заставлял сейчас Виргинского вожделенно мечтать о пироге с требухой как о царской трапезе и оправдывал любые, самые низменные поступки.

Однако надо было сделать и кое-что еще. Виргинского влекли в себе сияющие буквы над витриной аптеки Фридлендера. Он с какой-то изумленностью уставился на освещенные изнутри бутыли с разноцветными жидкостями. А потом машинально обернулся туда, на подворотню с бродягой. Уму непостижимо — там никого не было.

* * *

Гостиница «Адрианополь» представляла собой деревянное приземистое строение на углу Большого проспекта — серый квадрат под белесым небом. Дощатая стена в одном месте была явно опалена, словно кто-то пытался это строение поджечь.

Внутри было сумрачно и тихо. Комната при дверях была минимальна по размерам: так, конторка с откидным прилавком и связками ключей на стенке, а далее сразу узкий сводчатый коридор. Освещение, и без того скудное, еще и частично поглощалось грязноватыми желтыми обоями.

Порфирий Петрович нажал тускло звякнувший звонок на прилавке.

Через какое-то время из боковых дверей навстречу показался небритый то ли швейцар, то ли носильщик. Одет он был в невпопад застегнутое подобие мундира, из-под которого виднелась надетая на голое тело жилетка. На вошедших он взглянул с явным неудовольствием.

— Чего, комнатенку на часок, что ли?

— Что-о? Да как ты, каналья, смеешь… — угрожающе начал Салытов, распаляясь так быстро, что забеспокоился даже Порфирий Петрович.

— Мы ищем одного мальчика, Митю, — поспешил с объяснением он. — Причем по полицейской части. Я из следственного управления, а этот господин — полицейский поручик.

— Чего он натворил, бесенок этот?

— Передайте, что мы к нему с наградой, от царя.

Швейцар, недоверчиво хмыкнув, набряк вдруг лицом и рявкнул, не сводя с вошедших глаз:

— Митька!

Порфирий Петрович между тем негромко попросил Салытова:

— Илья Петрович, очень тебя прошу. Ты уж не забывай, что это всего лишь мальчишка. — И, видя, что коллега не вполне его понял, добавил: — Пугать его — значит вообще ничего не выведать.

Салытов в ответ угрюмо кивнул.

— Вы тут о какой-то награде упоминали-с, — заюлил за прилавком швейцар, алчно блеснув глазами.

— Да, для Мити, — подчеркнул Порфирий Петрович.

— Вам ее, ваши благородия, лучше у меня оставить, — предложил швейцар с кривенькой улыбкой. — Чтоб, знаете ль, не подевалась куда. А то неловко будет-с. Этого пострела пока еще дождетесь; знаете ль, неловко-с…

— Награды, стало быть, хочешь? — нехорошо усмехнулся Салытов, надвигаясь на прилавок. — Ох, я тебя сейчас награжу!

Грозная поступь дюжего поручика заставила швейцара забиться в угол. Умоляюще глядя на Порфирия Петровича, он еще раз позвал: «Ми-итя!», на этот раз даже как-то просительно.

Спустя секунду в дверь выглянула уже знакомая чумазая мордашка в картузе набекрень. При виде следователя глаза у мальчишки распахнулись; похоже, в этот момент он подумывал снова задать стрекача.

— Митя, дружище, рад снова тебя видеть! — уловив его настроение, как можно радушнее воскликнул Порфирий Петрович. — А я тут к тебе с наградой, от самого государя! — И он разжал ладонь, явив на ней новенький серебряный рубль. Мальчуган невольно шагнул вперед. Однако прежде чем он схватил монету, Порфирий Петрович проворно сомкнул ладонь.

— Тю-ю. Да это ж серебро, а не золото, — с напускной разочарованностью протянул Митька.

— Да. Зато, глянь, новенькой чеканки — как раз для тебя изготовлено. Да еще и с портретом государя.

— Ну так давай сюда!

— Ишь ты. И впрямь бы дал. Кабы ты тогда деру не сделал, пока мы еще разговор не закончили. Чего ж ты так, а, Мить? Неужто сдрейфил? Эх, ты!

— Почему сдрейфил. Не сдрейфил.

— Тогда чего же смылся?

— Просто ты меня вопросами своими допек.

— Да работа у меня, брат, такая.

Порфирий Петрович полез за папиросой. Заметив, с какой жадностью мальчишка следит, как он прикуривает, Порфирий Петрович предложил портсигар и ему. Тот не замедлил выхватить угощение и деловито прикурил.