Читать книгу - "Нобелевская премия - Андреас Эшбах"

Женщина испуганно взвизгнула, и надолго установилась тишина. Потом по полу зашлёпали босые ноги.

– Подождите! – крикнул переполошившийся голос. – Я сейчас.

В дверях показался голый мужчина, который одновременно боролся с тёмными роговыми очками и белым врачебным халатом и, нервничая, не мог справиться ни с тем, ни с другим. Он был худой, жилистый, с волосатой костлявой грудью, и – чёрт, с его мокрого члена чуть не капало!

– В чём дело? Какая полиция? Почему полиция? Что случилось? Послушайте, – сказал мужчина, всё ещё не попадая в рукава своего белого халата, который висел на нём, непоправимо вывернутый наизнанку, распахнутый спереди, предоставляя взгляду во всей красе этот сморщенный, блестящий от мокроты член. – Послушайте, я, ну, в общем, я женат. То есть ни в коем случае нельзя, чтобы об этом… происшествии узнала моя жена… то есть ведь вам не обязательно заносить всё это в протокол или как?

Бьёрн Оррениус оторвал взгляд от детородного органа своего собеседника и попытался отогнать от себя представление о том месте, где этот ныне вялый обрубок только что деятельно трудился, накачанный повышенным давлением. Он попытался также отвязаться от назойливого вопроса, что могла найти в этом неприглядном типе женщина, которая носит такое кружевное бельё…

– Эм-м, да, – сказал он, потирая руки. – Дело в том, что мы ищем одного взломщика. Его заметили на девятом этаже из дома напротив, и мы блокировали всё здание; он должен быть где-то здесь.

– Вы случайно не слышали чего-нибудь? – лихорадочно спросил смотритель дома со все ещё пунцовым лицом.

Мужчина наконец разобрался со своим халатом и прикрыл наготу. Он укутался в полы, поправил очки и глянул с кривой усмешкой.

– Честно говоря, я… Нет. Я, как бы это сказать, отвлекся.

– Понятно. Да, конечно, – старательно кивнул смотритель.

Оррениус положил руку на плечо своему сопровождающему. Видимо, тот забыл, кто здесь полицейский.

– Тем не менее мы вынуждены просить вас удостоверить вашу личность, – сказал он.

– О! Я понимаю. Подождите. – Мужчина сделал полный оборот вокруг своей оси, взгляд его скользил по полу, видимо, отыскивая определённый предмет одежды. В то же время руки его обшаривали карманы халата, и вдруг он победно извлёк оттуда пару визитных карточек. Одну из них он протянул Оррениусу. – Пока что вот. Меня зовут Хенрик Оббезен, здесь у меня врачебная практика.

Бьёрн Оррениус нерешительно повертел карточку в руках, взглянул на мужчину, затем на голубой кружевной бюстгальтер на настольной лампе и снова перевёл взгляд на мужчину. Ситуация становилась всё мучительнее.

– Мне очень жаль, но я боюсь, что этого недостаточно, – сказал он, чувствуя, что ему начинает изменять тот нейтрально-деловой тон, о котором им постоянно напоминали в полицейской школе. – Визитная карточка – это не документ.

– Естественно, я понимаю, – кивнул полуголый супружеский изменник. – Документ где-то здесь, мой паспорт, момент…

– И все остальные персоны, которые скрываются за дверью, я тоже попрошу удостоверить их личность.

Этот тип, этот Хенрик Оббезен чуть не подавился собственным языком.

– Пожалуйста, – взмолился он, – только не это. Не навлекайте на себя лишние неприятности, я вас прошу. – Он перешел на лихорадочный, почти неразборчивый шёпот, лепеча, что «дама» из влиятельных кругов, и если случившееся станет достоянием гласности, то будет скандал, полетят головы, порушатся карьеры… По тому, как он себя вёл, можно было подумать, что у него там принцесса, наследница короны в зубоврачебном кресле. «А теперь раздвиньте ножки и скажите: „Милости прошу“».

Оррениус снова принялся пожирать глазами кружевной бюстгальтер и сглотнул. Чёрт, может, она торчит не от зубного врача, а от запаха зубного кабинета? Ведь всякие есть извращения и одержимости, в том числе и довольно странные.

Мужчина в белом халате продолжал лепетать, роясь в ящиках своего письменного стола:

– Я хотел сказать, на визитной карточке есть мой телефон и всё остальное. Например, вы можете застать меня завтра утром, а если согласитесь немного подождать сейчас, я поищу, он найдётся, он где-то здесь, мой паспорт…

Оррениус повернулся к смотрителю дома.

– Вы его знаете, надо полагать?

Тот надул щёки.

– Ну… В лицо – да. С виду он мне знаком. Но ведь я отвечаю за пять зданий, не так уж часто я вижу людей. Раз в год, может быть. – Он ещё раз оглядел полуголого мужчину и смущённо отвёл глаза. – Кроме того, сейчас он не в том виде.

Нервный зубной врач наконец что-то отыскал в ящике и рывком протянул Оррениусу. То был пропуск в университетскую библиотеку с фотографией. На фото был изображён более юный Хенрик Оббезен, но в нём без труда можно было опознать мужчину, который стоял перед ними.

– Да-да, – сказал Оррениус с неудовольствием, вернул ему документ и махнул рукой. – Ладно. Я думаю, этого достаточно. – Он подтолкнул смотрителя дома и жестом руки отогнал своих подчинённых. – Идёмте, у нас ещё несколько этажей.

Решающей деталью, в этом я уверен, был мой влажный пенис. Полицейский, может, и не осознавал, но именно поэтому вся история сошла мне с рук. Я видел это по их лицам, по их частично весёлым, частично пристыженным, частично завистливым взглядам. Без сомнения, они и сами предпочли бы заняться сексом, а не ловить преступника. И без сомнения, они бы настояли на том, чтоб поговорить с женщиной, если бы их не смутил мой мокрый, блестящий член.

С женщиной, которой не было.

Ибо там был лишь её призрак. Я тогда быстро разделся, набрал в горсть достаточное количество слюны и как следует смочил ею пенис, перед тем как схватить халат и очки и, драматургически эффектно борясь с тем и другим, выйти к ним.

Признаться, свою роль сыграло и моё акустическое изображение женского оргазма. Этим я обязан давним упражнениям, ещё из детства, когда благодаря другому голосовому регистру это звучало ещё убедительнее. Я регулярно развлекал весь детский дом, за исключением его директора, разумеется, чьи послеобеденные «минуты слабости» и послужили примером и уроком моей драмы воздыханий. Он проводил эти «минуты» с крепко сбитой немолодой женщиной, которая специально для этого приезжала на машине из города и потом сразу уезжала. Насколько я помню, она работала в надзорных органах сиротских домов, но никогда не возражала против того, что мне приходилось ночи напролёт сидеть в холодном подвале за то, что я так умело имитировал её крики.

Как только они ушли, я быстро оделся, прибрал в шкаф наряд медсестры и устранил все свои возможные следы. Потом я вышел из кабинета зубного врача и спрятался в кабинете гинеколога, из окна которого и наблюдал за дальнейшими действиями полиции, пока они наконец не уехали в пять часов утра.