Читать книгу - "Гончие Лилит - Кристина Старк"

– Ха-ха. Что, и правда сработает?

– Клянусь своей фейской репутацией. Кстати, как зовут этого счастливчика?

Я откинулась на спинку стула и прошептала:

– Терри Тертл. Выпускник Королевского хирургического колледжа.

– Какая прелесть. Вы уже спали?

– Какая дура сначала спит с парнем, а потом садится на диету?

– И не поспоришь, – согласилась Кейти голосом эксперта.

* * *

Да, я не была одной из тех, кто способен бросить вызов судьбе, и не обольщалась насчет себя. Меня часто одолевали тоска и апатия. Но иногда случались дни, когда я чувствовала себя невесомой, как воздух. Никакие горести не тянули меня к земле. Никакая грусть не была способна отравить мою радость. И с появлением Терри таких дней стало больше.

Понятия не имею, что он во мне разглядел. Я никогда не притягивала взгляды и в театре жизни исполняла второстепенные роли. Но что-то перевернулось с ног на голову, и я вдруг оказалась в центре сцены, в лучах софитов: Терри держит меня за руку, мы гуляем по Сант-Стивенс-Грин и кормим уток с моста. Не могу поверить, что исполняю главную роль в этой романтической постановке!

Декорации – как из сказки: ранняя осень, хрустящие, как вафли, листья, паутинки блестят на ветру. Только газоны по-прежнему ярко-зеленые, словно нарисованные акварелью. Трава в Ирландии не знает, что такое морозы, и зеленеет круглый год.

Терри потчует меня медицинскими байками. Улыбаюсь во весь рот, поглядываю то на него, то на мыски своих туфель, проверяю в кармане упаковку мятной жвачки: если есть хоть малейший шанс, что он поцелует меня сегодня, пусть этот поцелуй будет идеальным. Все должно получиться с первого раза. Вторые шансы выпадают мне не чаще, чем снег в пустыне Найроби.

– Что еще за лапароскопист? – переспрашиваю я, откусывая от горячей яблочной слойки.

– Это хирург, который может провести операцию на внутренних органах через маленький сантиметровый разрез на коже.

– Bay!

– Если бы обычному хирургу поручили починить машину – он бы первым делом вскрыл капот. Если бы дело предоставили лапароскописту – он бы смог починить машину через выхлопную трубу!

Откидываю назад голову и смеюсь – прямо небу в лицо. Боже, откуда он взялся в моей жизни?

– Теперь я понял, кого ты мне напоминаешь, – щурится Терри. – Кэти Перри в клипе «Часть меня».

– Там, где она бросает неверного парня и уходит служить в армию?

– О да.

– Это все из-за моей стрижки? – поднимая глаза кверху. – Я похожа на солдата!

– Ты похожа на солдата, – соглашается Терри. – В хорошем смысле. В тебе есть что-то… неудержимое.

– Аппетит, – хохочу я. – Неудержимый аппетит. И запихиваю в рот последний кусок слойки.

– И неудержимый смех, – подливает масла в огонь Терри.

«И неудержимое желание поцеловать тебя», – думаю я.

В этот момент Терри смотрит на меня, и мне кажется, что он думает о том же. Кажется, еще мгновение – и он возьмет меня за руку, встанет близко-близко, и…

– Ай! – подскакивает Терри. Ему в голову врезается большой сине-зеленый воздушный змей, за которым, держа в руке другой конец нити, бежит мальчишка в бейсбольной кепке.

– Извините! – кричит он, хватает змея и уносится прочь.

Но момент безвозвратно утрачен: я смеюсь и не могу остановиться, пока Терри с выражением театрального страдания на лице потирает голову.

– Меня чуть не убил дракон, а тебе весело! – грозит он мне пальцем. – Между прочим, ты тоже была на волосок от гибели.

– Я солдат, забыл? А солдаты носят каску! – с умным видом говорю я, натягиваю шапку до самого носа.

Я ничего не вижу, но Терри, должно быть, стоит напротив и умирает со смеху. И тут его руки находят мои ладони, и… ох, он меня целует. Легкий, вкусный, солнечный поцелуй – под стать яркому, беззаботному дню. Моя шапка по-прежнему закрывает обзор, и мне не хочется подтянуть ее кверху, не хочется открывать глаза. Я не успела пожевать жвачку, но, кажется, так даже лучше: поцелуй со вкусом яблочной слойки. Идеально.

* * *

Мы с Терри присматривались друг к другу, не спешили – как люди, которые уже обжигались и теперь не хотели заново залезать в бинты. Мой опыт отношений можно было назвать плачевным, и у Терри, видимо, тоже не обошлось без драм.

Однажды, когда мы шли к трамвайной остановке и курили одну сигарету на двоих, зазвонил его телефон. Терри хмуро переключил его в бесшумный режим, сунул в карман и больше не доставал. Но мелодия рингтона царапнула по нервам, я узнала ее с первых нот: композиция «Отпускаешь ее» группы «Passenger».

Тебе нужен свет лишь тогда, когда он гаснет. Ты скучаешь по солнцу, лишь когда начинает идти снег. Понимаешь, что любишь ее, лишь когда отпускаешь. Ты знаешь, что было хорошо, лишь когда становится плохо. Ненавидишь дорогу лишь тогда, когда скучаешь по дому. Понимаешь, что любишь ее, лишь когда отпускаешь. И ты отпускаешь ее…

К сожалению, я очень хорошо помнила текст этой песни.

– Звонила бывшая девушка? – спрашиваю я прямо. Официально мы с Терри все еще не встречались, так что я могла говорить все, что лезло в голову, без риска стать похожей на ревнивую злючку.

– Угу, – кивает он. – Как ты догадалась?

– Понимаешь, что любишь ее, лишь когда отпускаешь. И ты отпускаешь ее! Гимн одиноких рыдающих парней, – заключаю я со смехом. Я смеялась в любых ситуациях, даже когда смех был не совсем уместен.

– Поверить не могу, что ты узнала песню по трем первым нотам! Любишь музыку? – меняет тему Терри.

А вот о музыке мы говорить не будем…

Она оказывала на меня слишком сильное воздействие. Я была беззащитна перед музыкой – могла расплакаться, слушая грустную мелодию, и пуститься в пляс, слушая веселую. Моя психика не умела сопротивляться ей, противостоять, бороться с тем настроением, какое она неизменно создавала. Поэтому я старалась просто избегать ее: просила таксистов выключать радио, сама составляла плей-лист в том кафе, где работала, и в этом списке был только безобидный фолк. Я ни разу не купила ни один музыкальный диск, а те, что остались в моем доме после смерти матери, отправила на благотворительные распродажи сразу же после похорон.

Это она, музыка, забрала у меня мать. Это музыка вытеснила из ее души любовь к жизни, любовь ко мне и заполнила ее болью блюзовых голосов и горечью минорных аккордов.

Моя мать страдала от тяжелой формы клинической депрессии и при этом пыталась найти утешение в тоскливой музыке. Проклятье! Это было все равно, что искать защиты у серийного убийцы. Музыка ее не лечила. Наоборот, она ее отравляла, как неправильно подобранное лекарство. Жаль, что я поняла это слишком поздно.

В день смерти мамы я взяла ее плеер и включила композицию, которую она слушала последней: «Люстра» из альбома Сии «Тысяча форм страха». Меня хватило только на куплет и небольшой кусок припева: «Ничего не чувствую… Буду пить рюмку за рюмкой, пока не собьюсь со счета… Я буду качаться на люстре… Буду жить так, будто завтра никогда не наступит». Потом меня скрутило от подступивших рыданий, головокружения, тошноты. Я растоптала плеер каблуками и поклялась себе никогда не иметь дела с музыкой – так же, как с незнакомцами на красивых машинах, которые останавливаются рядом с тобой темной ночью и предлагают подвезти. У каждого второго из них в багажнике наверняка лежит удавка, пила и мясницкий нож.