Читать книгу - "Молчание сонного пригорода - Дэвид Галеф"

Время от времени человек ставил кружку на стол и обходил комнату размеренным шагом, таким, к которому приучаются в местах не столь отдаленных. Допив кофе, он отнес кружку в раковину, вымыл ее и повесил вверх ногами на сушилку. Потом вышел в Голубую комнату, где на столе, сделанном из двери, поставленной на два картотечных шкафчика, стоял компьютер «Гейтуэй Гэлэкси». Его, словно диван, у которого хозяин боится протереть обивку, накрывала пластиковая обертка. Человек взял ее пальцами и резким движением сдернул, как покров, и она рассекла воздух с призрачным свистом. Он вернул компьютер к жизни, включив его, и, пока компьютер жужжал и попискивал, проверяя систему: от мыши и центрального процессора до сканера, он постукивал пальцами по подлокотнику своего крутящегося стула. Перед тем как опустить пальцы на клавиатуру, он по очереди щелкнул всеми суставами пальцев, большие суставы издавали глухой хлопок, маленькие — высокий щелчок, словно ломались крохотные косточки. Каждую ночь перед сном он проделывал этот же ритуал с пальцами на ногах.

Единственное окно Голубой комнаты закрывала темно-синяя клейкая пленка, а комната была поделена на две части. Одна часть представляла собой гостиную с телевизором, креслом и видеомагнитофоном. Другая — рабочий кабинет с компьютером, офисным стулом и самодельным столом. В комнате было пусто, за исключением нескольких старых картонных коробок, стоящих у стены и набитых пакетами из коричневой оберточной бумаги, зеленых мешков для мусора и стопок видеокассет. Стены, пол и потолок были выкрашены той же дешевой краской, из-за которой Желтая комната называлась желтой. Освещали ее лампы дневного света на потолке. Непонятно откуда исходил странный запах, похожий на смесь потных носков и морской воды.

Когда компьютер загрузился, он вышел в Интернет через модем, набрал код авторизации в mIRC, набрал еще два пароля, чтобы попасть в «Детский сад», и вошел под ником Пряник. Его тут же приветствовали:

«Привет! Вижу, вернулся». Это сказал Педократ. «Жалко, я тебя не вижу», — быстро ответил он.

«А я специально для тебя повилял хвостом». «Здорово. — Он на миг задумался. — Пришлешь фотку?»

«А что дашь за нее?»

«2 фотки в душе?»

«Я дам тебе 3!» Это вступил Сперминатор, самый полный дурак в чате.

«Погодь, Пряник был первый».

«А я второй!»

«Эй, где тут фотки раздают?» Заглот всегда вмешивался в разговор, но дальше разговоров у него не шло. В чате сидели еще двое, Полпинты и ПЕНИСтый, но они только слушали. Забавно, ему иногда казалось, будто он слышит их дыхание.

«Давай сначала, — написал он. — Про свою любовь говори мне вновь».

«Трам-пам-пам-пам».

«Я так завелся, что у меня на козла встанет», — опять Сперминатор.

«Видел моего маленького козлика?» — Заглот.

Обычно такой обмен репликами мог тянуться целыми страницами, но сегодня он был не в настроении. Он вообще не фанател от типов с низким интеллектом. Он грубой репликой обрезал Сперминатора и Заглота и быстро договорился с Педократом. Они обменялись анонимными адресами, и он вышел из чата. Выходя, он как будто запер за собой несколько тяжелых стальных дверей. Через несколько минут он проверил электронную почту: вот она, картинка, она дожидалась его, словно награда. Он отправил два двоичных файла, как обещал, и загрузил фотографию, чтобы просмотреть ее позже через «Квиквью Плюс». Не сейчас, может, после ужина. Если он будет хорошо себя вести. Как он узнал во время курса лечения, очень важно распределять все по своим отсекам. Откладывая удовольствие, облегчаешь самоконтроль. И в конце концов отдача будет больше.

Но в последнее время он начал отходить от заведенного порядка. У него истекал рецепт на дилантин, а он не позаботился его продлить. Дни его жизни тянулись, словно нить, которую он долго стравливал и порой распутывал. Ему стало труднее сосредотачиваться, но приступов больше не было, и дни без таблеток казались ему более свободными, вольготными. Он стал вольной птицей. Он потратил слишком много времени, дожидаясь, пока что-нибудь случится. Теперь он готов идти вперед. Однако какое-то время он сидел уставясь перед собой в пустую лазурную стену. На облупившемся фоне были нарисованы облака и всякая всячина, которая пришла ему в голову. Ему хотелось превратиться в часть стены, потом в одного из мальчиков, игравших на улице в мяч, потом в мяч. Он взлетал, отскакивал, и его ловили горячие, потные ладони.

Район Фэрчестера Риджфилд стал для него удачным началом новой жизни в пригороде. Он прожил здесь полгода, а до этого долго жил в квартире с узкими, длинными комнатами, где все окна выходили на одну сторону, а еще раньше в захламленной комнате с видом на кирпичную стену. (А какое-то время он находился в больничной палате вообще без окон.) Теперь он получил возможность перебраться на более высокий уровень. В его квартире было три комнаты, не считая кухни, и он медленно разворачивался, заполняя пространство. Когда-то он сказал себе, что мог бы жить в чулане в Детройте или подземном бункере, лишь бы как следует работали телевизор и компьютер, но в последнее время ему стало как-то неспокойно. Пригород раскинул свои травянистые улицы и тенистые дома, обещая изобилие. Дети гроздьями сбивались в начальных школах и торговых центрах, готовые к сбору урожая. По его лицу пробежала едва заметная судорога.

В конце концов он поднялся и похлопал по карману брюк, где лежали ключи от машины. Он прошел из Голубой комнаты в Желтую, на самом деле всего лишь маленькую кухоньку, и в сотый раз подумал о Темнице, хотя даже не подошел ко входу. Это он тоже отложил на потом. В Темнице было темно и тесно, а сегодня утром ему хотелось вбирать в себя жизнь. Он вышел через заднюю дверь к машине, серому «ниссану-сентра». Давая задний ход на извилистой дорожке, он напевал про себя старую битловскую песенку «Серебряный молоток Максвелла». Слишком много сидит дома. Из-за этого летнего солнца в сентябре он почувствовал себя ребенком, и, давая газу на улице Вязов, он опустил стекло и высунул наружу руку. Он ехал к ближайшей детской площадке.

Тем вечером человек в серых брюках вернулся домой рано, когда золотистый туман начал превращаться в серые сумерки. На сиденье рядом с ним лежал предмет, похожий на смятую коробку из-под торта, как будто кто-то сел на нее с краю. Время от времени он похлопывал по коробке, как будто она была домашним животным, которое он забрал из ветлечебницы. А еще у него что-то лежало в багажнике, приводя его в возбуждение. Радио он настроил на станцию WHAB, где играли старые добрые песни, застряв во времени где-то между битлами и «Би Джиз». Из черных колонок рвалась «УМСА», а он подпевал и похлопывал в такт по рулю.

На площадке было не то слово как весело, и, когда он прокручивал поездку у себя в голове, у него туманились глаза. Риджфилд — прекрасное место для детских сборищ. Жалко, что запретили турники с перекладинами для лазанья и качели на доске, как слишком опасные. И все же ему удалось мельком подметить несколько изумительных моментов на горках и качелях. А то, что он подобрал за фигурными кустами, — это настоящая находка. Он облизал края губ тонким розовым языком.