Читать книгу - "Каменная пациентка - Эрин Келли"

– Заказывать краба?

– Это очень неожиданно с твоей стороны, да, но… ты понимаешь, о чем я. Быть спонтанным. – Я пытаюсь спрятать свое раздражение за денежным разговором. – Мы можем себе это позволить? – Я привыкла к своей удаче, однако никогда полностью на нее не полагалась.

– Если мы будем аккуратны, то да. Это не намного больше, чем мы тратим здесь. – Сэм тычет рукой вверх, указывая на гостиничные номера. – И еще это значит, что в этом году мы не поедем никуда отдыхать, но когда ты вернешься к работе, это все легко окупится. Ты же не будешь всегда в академическом отпуске.

Он знает, о чем говорит. Мой перерыв в карьере длится ровно столько же, сколько ситуация с моей матерью.

– Ох. Господи, Марианна, прости. Я не это имел в виду.

Я отмахиваюсь от него. Он знает, что я знаю, о чем он думает.

– Возможно, мой отпуск был плохой идеей. – Я в курсе, что это не так. Это был лишь способ придать официальности всем моим из сочувствия позволяемым отлучкам и прекратить страдания студентов, ожидающих меня под дверью аудитории, пока я добираюсь из Настеда или откуда-либо, где Хонор могла в очередной раз зависнуть. – Завтра я могу позвонить и узнать, возьмет ли Аманда меня обратно на два дня в неделю.

– Марианна. Твоя работа никуда не денется. Но у тебя только одна мама. Оставайся здесь с Дебби. Дайте ей эти месяцы.

Желание заплакать сильно, однако у меня уже выработался контррефлекс: я сдерживаю слезы.

Перед нами ставят еду. Сэм отламывает крабовую клешню, и она пахнет морем, как в детстве, во времена моих редких поездок на побережье. Мой салат сразу же кажется скучным и неаппетитным.

– Если ты опять решишь, что заказала что-то не то, и попросишь меня поменяться едой, я тебя брошу, – говорит Сэм, даже не поднимая глаз.

– Мы можем поделить пополам. – Он привычно и покорно перекладывает вилкой половину своей порции на мою тарелку, а я сдвигаю свое карминово-бело-зеленое месиво на его. – О, постой-ка. – Осознание приходит внезапно, как снег на голову. – А как же семейная терапия?

– Я позаботился об этом, – отвечает Сэм. – Доктор Адиль считает, что шесть недель перерыва не нанесут нам вреда. Может, даже наоборот, это даст нам время выбросить из головы все, что мы до сих пор пережевываем. Она продолжит встречаться с Хонор с глазу на глаз, конечно же. Я думаю, для тебя это станет облегчением.

Облегчение – это еще мягко сказано. Последние пару месяцев мы все трое, сидя в комнате психологической разгрузки, осваивали разные мудреные понятия, такие как «созависимость», «якорение» и прочие эвфемизмы для моей явной неспособности ослабить контроль над дочерью.

– Хорошо, – киваю я. – Но больше никаких односторонних решений, ладно?

Сэм иронично поднимает брови, намекая на бревно в моем собственном глазу. Одна из сопутствующих тем в семейной терапии – моя привычка, сформировавшаяся еще во время детства Хонор, когда Сэм витал в облаках, а мне нужна была твердая почва под ногами, – принимать важные решения без совета с ним. Хонор – наша общая опора, но также и наше поле боя. Если я сейчас скажу что-то не то, сегодняшний вечер превратится в бесконечный спор.

– Как продвигается строительство? – На самом деле мой вопрос означает: пожалуйста, давай поговорим о чем-нибудь другом. По тому, как муж сухо сглатывает, я вижу, что он тоже чувствует облегчение, когда я завожу беседу о работе. Вернее, поскольку у меня сейчас нет работы, то говорит Сэм, а я слушаю.

Он считает себя инженером не меньше, чем архитектором. Он отвечает за функциональность, а его партнер Имран – за форму. Они проектируют типы зданий, которые одобрил бы даже Дэмиан Гринлоу. Сейчас они работают над «нужным заказом» – необычным зданием школы в Финляндии, и я в курсе всех подробностей. Например, что они застряли на выборе правильного угла для застекленной крыши.

Приносят основные блюда: стейк для Сэма, нежирную семгу и жареные цукини для меня.

– Знаешь, а я уже бывала там раньше, – неожиданно выпаливаю я. Это недоговорка года, ложь, обернутая в правду. – В больнице. Мама работала там до Ипсвича. А моя бабушка еще раньше.

– Марьяна с одной «н», – кивает Сэм, имея в виду мою тезку, чье простонародное имя мне дали с рюшечкой на конце. Мама любит рюшечки на всем: на наволочках, пододеяльниках, именах.

– Совершенно верно. У них там проходила какая-то вечеринка в саду или что-то подобное. – Сколько мне тогда было? Колетта еще не родилась, но Джесс присутствовал там со своими братьями, всеми тремя, а это значит, что Буч был еще жив, так что… – Мне было лет шесть примерно.

– Так значит, у тебя не всегда была эта фобия?

Сэм просто интересуется моим детством, но чувствую я себя словно на допросе.

– Мы не заходили внутрь в тот день. Все происходило в саду.

– Значит, внутри ты никогда не бывала?

– Нет, – лгу я, скручивая салфетку на коленях.

– Вот чего я не понимаю, так это зачем хранить все те каталоги, если ты боишься этого места?

– Болезненное любопытство; профессиональный интерес. Со мной все будет в порядке. Просто сперва меня это потрясло, вот и все. – Я откладываю нож и вилку. – Я даже не спросила тебя, квартира это или дом. – Некоторые из сельских домов на склоне холма превратили в коттеджи. Какие бы призраки ни таились в них, мне нет до этого дела, если даже из моего окна и будет видна башня с часами.

– Боюсь, один из коттеджей нам не потянуть. Но квартира прекрасна, я тебя уверяю. Две спальни, так что Хонор сможет ночевать, когда захочет.

Значит, квартира. Они там, где прежде были палаты. Где спали пациенты. Где стояли аппараты.

– Как мило! – выдавливаю я через силу. – Где именно наша квартира? Я имею в виду, ты знаешь, что там находилось раньше?

Те старые таблички мелькают перед моим внутренним взором. «ТРУДОТЕРАПИЯ». «ГИМНАСТИКА». «ЦЕХ». «ФИЗИЧЕСКАЯ РЕАБИЛИТАЦИЯ». «ЭЛЕКТРОТЕРАПИЯ».

– Знаю, как ни странно. Маркетинговый отдел не спешит рассказывать о неприятных аспектах истории больницы, но я посмотрел планы здания в Интернете. Просто пролистал страницу вниз и кликнул по ссылке, и там нашел первоначальные планы этажей. Я пару раз забывался и разглядывал их со своего айпада, а потом пугался, что ты об этом узнаешь и не получится сюрприза. Другие мужчины удаляют историю браузера, потому что смотрят порно, а я стираю чертежи викторианских психиатрических богадельней. Как правильно во множественном числе – богадельней или богаделен?

– Сэм.

– О, прости. Наша квартира в крыле взрослых женщин. Главная палата, разделенная на изолированные помещения.

Подходит официантка, и я дрожащей рукой протягиваю ей свой пустой бокал.

– Викторианцы называли свои психиатрические больницы «каменными матерями», – говорю я, чтобы отвлечь Сэма от моей нервозности. Его единственный интерес помимо семьи – архитектура. – У них была тогда такая непоколебимая вера в архитектуру, что они думали, будто дизайн здания способен буквально исцелять. Ну, в смысле, я понимаю, что ты тоже думаешь нечто подобное, но они изначально опирались на недостаточные данные по психологии. Большинство крупных викторианских лечебниц были достроены к концу девятнадцатого века, а затем пришла Первая мировая, и, конечно, военный посттравматический синдром изменил все, что они думали и знали о психиатрии. Больницы оказались совершенно не приспособлены для этого. Знаешь, там была целая законченная философия; ничего не должно напоминать о травме. Полная изоляция больных друг от друга и ванные комнаты, чтобы в прямом смысле слова смывать безумие водой. Они были построены как работные дома, а не больницы. На самом деле они устарели еще до открытия.