Читать книгу - "Сумерки зимы - Дэвид Марк"

Сзади раздался шорох.

Макэвой обернулся:

– А ну быстро в постель…

– Ну я еще не совсем в форме, но если ты настолько меня хочешь… – Лицо у Ройзин бледное, глаза запали. На ней мешковатая желтая пижама, а немытые, слипшиеся волосы подвязаны розовой лентой, чтоб не падали на лицо. Жена кажется Макэвою бесформенной, до того он привык к выпуклой линии ее живота.

– Ройзин…

– Мне скучно, Эктор. Срочно нужен поцелуй.

Он снисходительно вздохнул:

– Иди сюда.

Нетвердой походкой она приблизилась к нему. Он сидел, втиснув массивное, медвежье тело в оранжевое деревянное кресло с высокой спинкой. Лицом к окну, но занавески, на которых разворачивалось психоделическое буйство зеленого и коричневого, были задернуты. Ройзин села к нему на колени, прижалась лбом к спутанным рыжим лохмам.

– Ты воняешь, – сказала она.

Впервые за несколько дней у Макэвоя вырвался смешок:

– Должен заметить, леди, вы и сами не благоухаете розами.

Маленькая влажная ладонь, коснувшись щеки Макэвоя, приподняла его лицо.

Они долго смотрели глаза в глаза, и нежное неистовство этой связи лишало смысла любые слова.

– Я так испугалась… – Они одни, но Ройзин произнесла это шепотом, точно опасаясь чужих ушей.

– Я тоже, – сказал Макэвой, и Ройзин успокоенно вздохнула, наклонилась к его лицу и поцеловала в губы. Поцелуй затянулся. Наконец они оторвались друг от друга, улыбнулись растворившимся страхам. И разом посмотрели на кровать.

Лила Ройзин Макэвой появилась на свет 15 декабря, в 06.03.

Схватки начались у Ройзин ровно в тот момент, когда всполошенный сообщением Макэвой выскочил из дома. Заранее собранная сумка с вещами для больницы осталась в багажнике минивэна, на котором он рванул в полицию.

Снова и снова Ройзин набирала его номер. Умоляла ответить. Тянулась к нему через окоченевший Гулль. Просила вернуться. Помочь. От ее плача проснулся Фин. Это он убедил Ройзин набрать службу «999». Это он объяснил, что папочка должен работать и что он не всегда может сидеть рядом. Это он держал ее за руку в «Скорой помощи», пока медики негромко переговаривались о том, что кровотечение никак не останавливается, что гололедица просто смертельная и что одна такая смена должна считаться за полторы.

Ройзин держалась. И пыталась удержать ребенка, пока медсестры вызванивали ее мужа. Но Лила рвалась наружу. Их дочь выскользнула в мир, осененная кровавой радугой, и была подхвачена лысым нигерийским педиатром, который положил малышку на ожидавший ее белоснежный стол и, поправляя очки, принялся колдовать с ее крохотным телом.

Ройзин казалось, будто он пытается вдохнуть жизнь в мертвую птаху.

Она отвернулась. Закрыла глаза. Стала ждать самого страшного.

Но услышала младенческий вопль.

Розовой и сморщенной Лиле было уже четыре часа от роду, кислородная маска закрывала ее лицо, а ручки и ножки утонули в пинетках не по размеру когда к пластику инкубационной камеры прижалось красное, мокрое от пота и слез лицо и пробормотало первое из тысячи покаянное слово.

Когда Макэвой принял дочурку из рук сестры, Лила оказалась точно по размеру его ладони. От этого зрелища Фин зашелся в хохоте. Спросил, неужели и он был таким лилипутом. Нет, ответил Макэвой, просто твоя сестра так спешила с тобой встретиться, что явилась на этот свет слегка раньше намеченного. И отныне ты старший брат и должен защищать ее.

Фин торжественно кивнул. Клюнул сестру в макушку и поспешил в комнату, полную видавших виды, пожертвованных кем-то игрушек. В то мгновение, когда его сестра издала свой первый крик, Фин возился там с колченогой пожарной машиной.

– Спит? – прошептала Ройзин.

– Без задних ног. Вся в мамашу.

– У нас с ней выдались непростые деньки.

– Да уж.

Ройзин выпрямилась, будто готовясь слететь с коленей мужа, но тут же снова обмякла в его руках.

– Пусть спит.

– Мы почти потеряли ее, Эктор. Если бы она умерла… Если бы не проснулась…

Она задрожала, и Макэвой покрепче прижал жену к себе, останавливая готовые прорваться рыдания.

Спустя какое-то время он задал Ройзин вопрос, который уже выпалил три дня назад, влетев в палату. На каждом локте висело тогда по охраннику, он волочил их по зеленому больничному линолеуму, сам путаясь в длинных полах засыпанного снегом пальто.

– Ты простишь меня когда-нибудь?

Как и в первый раз, Ройзин ответила счастливой улыбкой. И на один драгоценный, идеальный, невероятный миг в сердце Макэвоя поселились такие покой и умиротворение, что он пожелал, чтобы это мгновение остановилось навеки.

Ройзин зашевелилась, Макэвой разжал руки. Она встала, распахнула шторы.

– Обалдеть можно.

С высоты четвертого этажа им открывается город, лишившийся лица. Во всяком случае, таким он предстает из окна частной палаты в родильном отделении Королевской больницы Гулля. Достопримечательности, городские ориентиры, их своеобразие, их стиль и характер – все исчезло, неразличимое под плотным покровом белизны. Улицы пусты. Ройзин вытягивает шею, оглядывая парковочную площадку перед зданием больницы. Ни души. Несколько внедорожников припаркованы там и тут на широкой открытой стоянке – холмики на белой глади. В больнице сейчас лишь дежурные врачи и медсестры, запертые здесь метелью. В тихих коридорах медперсонал негромко обсуждает, как же попасть домой и заведется ли вообще автомобиль.

– А нам и тут хорошо. – Макэвой вытащил себя из кресла и встал рядом с Ройзин.

Припал к стеклу, глядя вниз, на больничное крыльцо. Криво усмехнулся, увидев собрание тщедушных стариков и женщин среднего возраста, – накинув поверх пижам пальто и куртки, они втягивали в себя сигаретный дым с ожесточением, точно диабетики, дорвавшиеся до инсулина.

Макэвой отступил от окна. Вспомнил вдруг об умершем в кармане мобильнике. Пальцы закололо от желания включить телефон. Воткнуть в розетку.

Выяснить, что он пропустил за эти три дня боли и молитв.

– Ройзин, если не возражаешь, я…

Она улыбнулась. И легко кивнула.

Макэвой остановился у колыбели дочери, погладил большим, грубым пальцем щечку ребенка, такую нежную и мягкую. Абрикосы. У нее щеки как абрикосы.

Сорок три пропущенных вызова.

Семнадцать текстовых сообщений.

Голосовая почта забита до отказа.

Макэвой стоял у дверей родильного отделения, прислушиваясь к гулу голосов.

Вот. Тот самый звонок.

Сержант Макэвой, привет. Хм, это Вики Маунтфорд. Мы встречались недавно, говорили о Дафне. Может, это и неважно, но…