Читать книгу - "Историк - Элизабет Костова"

Отец сумел вполне убедительно объяснить, почему вместо совещания он оказался в хранилище вампирской коллекции.

— Отменили совещание, — сказал он, с обычной теплотой пожимая руку Стивену Барли. — Вот он и забрел сюда, в компанию привидений… — Тут он осекся, закусил губу и начал сначала: — Искал спокойного местечка…

Последнему я поверила без труда. Я прямо чувствовала, как он рад Стивену, его цветущему здоровьем, открытому лицу, обыденности и надежности всего его облика. В самом деле, что бы он мне сказал, если бы я застала его здесь без свидетелей? Как объяснялся бы, как успел бы незаметно прикрыть фолиант, лежавший на столе? Он и теперь закрыл его, но опоздал: я успела прочесть выделявшееся на плотной желтоватой бумаге название главы: «VampiresdeProvenceetdesPyrenees[22]».

Ночь на кровати под балдахином в доме главы колледжа я провела скверно, каждые несколько часов просыпаясь от странных сновидений. Раз, проснувшись, я заметила свет под дверью в ванную, разделявшую мою комнату с отцовской, и немного приободрилась. Но чаще ощущение, что он не спит, что в комнате за стеной идет некая беззвучная деятельность, мешало мне заснуть. В последний раз я проснулась перед рассветом, когда мгла за тюлевыми занавесками приняла цвет сухого асфальта.

Меня разбудила тишина. Тишина в смутных очертаниях ветвей за окном (я выглянула наружу, отогнув краешек занавески), тишина в необъятном платяном шкафу у кровати и, самое тревожное, — тишина в соседней комнате. Не то чтобы отцу уже пора было вставать: наоборот, в такой час он должен был спать, быть может, чуть похрапывая, если лежал на спине, — стараясь стереть все заботы прошедшего дня и отложить назойливую маету ожидавших назавтра докладов, семинаров, дебатов. Обычно в поездках я успевала проснуться сама и тогда уже слышала знакомый стук в дверь, приглашающий прогуляться с отцом до завтрака.

Но в то утро тишина подавляла без всяких к тому причин, так что я слезла с «постамента», на котором провела ночь, оделась и повесила на шею полотенце. Умоюсь, а заодно послушаю сонное дыхание отца. Я тихонько постучалась в дверь ванной на случай, если помещение занято. Потом я стояла перед зеркалом, вытирая лицо, а молчание за стеной становилось все глубже. Я прижалась ухом к двери. Наверное, крепко спит. Я понимала, как бессердечно лишать отца трудно заслуженного отдыха, но паника уже разливалась по телу до самых кончиков пальцев. Я тихонько постучала. Ни шороха по ту сторону. Каждый из нас годами соблюдал право другого на уединение, но в то серое утро, просочившееся в окно ванной, я повернула дверную ручку и вошла к отцу.

В его спальне окна были задернуты тяжелыми шторами, и я не сразу различила очертания мебели и картин на стенах. Тихо было так, что по спине побежали мурашки. Я шагнула к кровати, окликнула его и тогда увидела, что постель гладко застелена покрывалом, черным в темноте спальни. В комнате никого не было. Я перевела дыхание. Он вышел, пошел прогуляться без меня. Может, ему нужно было побыть одному, поразмыслить… Но что-то подтолкнуло меня включить лампочку над кроватью и осмотреться внимательней. В светлом кругу лежала адресованная мне записка, а на ней два предмета. Я растерянно смотрела на маленькое серебряное распятие на крепкой цепочке и на лежащую рядом головку свежего чеснока. От страшной реальности этих подарков под ложечкой у меня стало холодно, а ведь я еще не прочла письма:

«Доченька!

Прости, что не мог тебя предупредить, но пришлось уехать по срочному делу, а будить тебя среди ночи не хотелось. Надеюсь, что вернусь через несколько дней. С мастером Джеймсом я договорился, что тебя отвезет домой твой юный друг Стивен Барли. Он получит два дня отпуска от занятий и сегодня же проводит тебя до Амстердама. Я хотел вызвать миссис Клэй, но у нее захворала сестра, так что она снова уехала в Ливерпуль. Она постарается к ночи уже быть дома и встретить тебя там. В любом случае о тебе позаботятся, и я уверен, что ты сама сумеешь быть благоразумной. За меня не беспокойся. Дело личное, но я постараюсь как можно скорей вернуться и тогда все объясню. А пока умоляю тебя: носи крестик, не снимая, и все время держи в кармане чеснок. Ты ведь знаешь, я никогда не был привержен религии или суевериям, да и сейчас остаюсь неверующим. Но со злом приходится вести дела по его правилам, а тебе они уже знакомы. Прошу тебя от всего отцовского сердца, не пренебрегай моей просьбой».

Письмо дышало теплой любовью, но я видела: отец писал второпях. Я быстро застегнула на шее цепочку и разложила дольки чеснока по карманам платья. Как похоже на отца, размышляла я, оглядывая безмолвную комнату, среди торопливых сборов аккуратно застелить постель. Но с чего такая спешка? Явно не дипломатическое поручение, а то бы он так и написал. Ему и раньше случалось срываться без предупреждения в горячие точки в разных концах Европы, но он всегда сообщал, куда едет. А сейчас бешено стучащее сердце твердило мне, что он не в деловую поездку отправился. Не говоря уж о том, что эту неделю он должен был провести в Оксфорде, сделать доклад, участвовать в совещаниях. Он не из тех, кто запросто нарушает обещания.

Нет, его исчезновение как-то связано с тревожными признаками, которые я в последнее время замечала в нем. Только теперь я поняла, что все время боялась чего-то подобного. И потом та вчерашняя сцена — отец, погруженный в чтение… да что же он такое читал? И куда, куда же исчез? Без меня! Впервые за все годы, когда отец защищал меня от одиночества жизни без матери, без братьев и сестер, без родины, впервые за все годы, когда он был мне и отцом и матерью — впервые я почувствовала себя сиротой.

Глава колледжа, мастер Джеймс, когда я предстала перед ним с упакованным чемоданом и накинутым на руку дождевиком, был очень добр. Я объяснила ему, что вполне способна добраться самостоятельно. Я заверила, что весьма благодарна, что он предоставляет мне студента в провожатые — даже через пролив, — и что никогда не забуду его доброты. При этом во мне шевельнулось легкое, но чувствительное разочарование: так приятно было бы провести целый день в компании улыбчивого Стивена Барли! Однако приходилось отказаться. Я повторила, что уже через несколько часов буду дома, и отогнала встававшее перед глазами видение красной мраморной чаши, куда с мелодичным звоном падали струйки воды, опасаясь, что этот ласковый человек проникнет в мои мысли или прочтет что-то по лицу. Я скоро буду дома и сразу позвоню, чтобы он не беспокоился. К тому же, хитро продолжала я, и отец ведь скоро будет дома.