Читать книгу - "Самая страшная книга, 2014–2025 - Ирина Владимировна Скидневская"

– Я возьму, – сказала Леночка. – Я все равно просыпаюсь… к маме. Ей таблетки надо.

– А папа? – тихо спросила Юка.

– Папа, когда трезвый, встает к ней… Но это он редко.

Вася Хохолко снял куртку, они завернули щенков и ушли. Мы с Юкой долго сидели рядом с собаками. Тусклая лампочка болталась на длинном проводе. Мы говорили шепотом. Уходя, мы придвинули маленькие тела щенков прямо к морде их матери. Все трое еще дышали, но на следующий день, когда мы пришли из школы – сразу с автобуса в подвал, не заходя домой, – они были уже окоченелые, совершенно такие же, как вчера, но при этом кардинально изменившиеся – из живого в мертвое. Навсегда. Эта трансформация поразила меня в самое сердце, я несколько минут даже дышал с трудом, мне казалось – я вот-вот пойму что-то ключевое о смерти, поймаю за хвост древнюю темную тайну, уходящую корнями в самую суть мира. Но понимание, мазнув тенью по горизонту сознания, исчезло, оставив грусть и сосущую тоску.

Вскоре пришла Леночка, принесла щенят в плетеной корзинке – те спали, наевшиеся молока, округлившиеся боками, довольные. Лена расплакалась, не решаясь дотронуться до мертвых животных.

– Надо их похоронить, – сказал я.

– И табличку написать с именами, чтобы знать где, и не забыть их, – сказала Юка.

– Да, это очень важно, – отозвалась Леночка, сжимая ручку корзинки. – Очень важно знать, где… И что случилось. И почему…

– Тебя родители не наругали за щенков? – я неловко попытался перевести тему.

– Что ты, – сказала Лена. – Мама так обрадовалась! Мы с ней всю ночь не спали – кормили их, смотрели, говорили про всякое. Она смеялась даже. Почти нормально было, как раньше…

Договорились собраться перед сном на быстрые собачьи похороны все, кроме Леночки. Я родителям сказал, зачем иду, они одобрили, и папа даже дал фонарик и саперную лопатку.

– И это, сына, – сказал он, переглянувшись с мамой, – держитесь кучкой, не разбегайтесь. Вчетвером нормально.

После того как Наташка пропала, все родители нет-нет да и начинали дергаться. Ну, кроме таких, как близнецовый отец прапорщик Хохолко – ему по фигу было.

Юка вылезла в окно, они на первом этаже жили. Свесила ноги, спрыгнула – в длинной куртке поверх фланелевой ночнушки, в резиновых сапогах. В руках у нее был кусок фанеры размером с книжку.

– Мои опять на кухне орут, – зевнула она. – Ругаются и ругаются. Давай быстрее, я одеяло свернула, будто сплю, но мало ли.

Братья Хохолко нас ждали с картонным собачьим гробом. Васька опирался на большую лопату.

– Пошли, пока не стемнело совсем, – сказали они. – Мы придумали где. На стадионе в углу, за дорожками. И Жульку похороним, и мамке сирени надерем, она любит.

За домами военного городка в стене стадиона были чугунные решетчатые ворота, но сегодня их заперли, пришлось тащиться к главному входу. Фонари уже загорелись, хотя по-настоящему темно еще не стало. Пахло пылью, молодой листвой, обещанием теплого, щедрого кубанского лета. По дороге, пыхтя «гармошкой», проехал «икарус», на задней площадке какой-то солдат целовался с девчонкой. Я мельком глянул на Юку – заметила, нет? – но она шла грустная, зевала и смотрела под ноги.

В углу стадиона было темно, свет фонарей сюда не дотягивался, опадал на подлете, осыпался пылью в сирень, окутывавшую своим тонким, грустным запахом весь стадион. Мы положили коробку и начали копать – Васек держал фонарик и насвистывал похоронный марш, Юка царапала ручкой на фанерке «Жулька и ЩИНЯТА». Через несколько минут Серега остановился, принюхиваясь. Сиренью больше не пахло, ее обволок, поглотил запах сырой земли и плесени. Серега копнул еще раз, под лопатой хрустнуло. Мы уставились в яму.

– Фонариком посвети, – сипло прошептал я.

Из неглубокой ямы смотрело на восходящую луну ужасное мертвое лицо с забитыми землей провалами глаз, обтянутое почерневшей, местами отвалившейся плотью, скалилось мелковатыми зубами под ошметками губ. Над лицом мотком гнилой мочалки лепились волосы, уходили в землю вокруг, как черные корни. Лопата вошла в руку трупа, вывернула наружу истлевшую кисть.

– Аааааа! – сказал я, чтобы хоть что-нибудь услышать, и тут же сорвался на визг. Пузырь черноты лопнул, и мы уже неслись через стадион, под фонари, забыв, что ворота заперты. Юка споткнулась – я перехватил ее локоть, не дал упасть. Она дышала сбивчиво, со всхлипами, по лицу катились слезы. Добежав до ворот, близнецы перемахнули их, как обезьяны из «Мира животных».

– Мы батю разбудим… Он соберет мужиков… Вы своим скажите… Милицию…

И они убежали в темноту. Юка лезла медленно, я подпрыгивал от нетерпения и страха, мне хотелось побыстрее оказаться дома, растолкать родителей, почувствовать, что мир по-прежнему нормальный. И тут ее нога соскользнула по решетке, она повисла животом, застонала.

– Чего, чего? – испугался я.

– Печень, – прохрипела Юка. – Болит как сука…

Прошлым летом у Юки была желтуха, она долго лежала в больнице, а потом часто бледнела и складывалась пополам от боли. Я опять испугался до одури – Юка стонала, всем весом ввинчивая угол ворот в больную печень. Я ухватился за ворота.

Опомнился я, когда створка уже открывалась, Юка со стоном перелезла на стену и сползла по ней вниз. Не знаю как, но я оторвал ржавую скобу, на которую крепился замок, голыми руками.

Юка не могла разогнуться, я потащил ее к дому, где уже слышались крики и загорались окна.

– Укол надо от столбняка колоть, – сказала она, глядя на мои ладони. Я усадил ее на лавочку у подъезда – бледную, в порванной куртке и измазанной моей кровью ночнушке, с распухшим зареванным лицом и в одном сапоге. В руке она при этом по-прежнему сжимала фанерку «Жулька и ЩИНЯТА». Я вдруг понял, что ужасно ее люблю.

– Щенята пишутся через «Е», ты вроде не дура, – выразил я свои чувства. И пошел стучать в Юкину дверь, навстречу крикам, беготне, звонкам и синим отсветам милицейских мигалок на потолке моей спальни – далекие, но различимые, они заставляли тень от люстры прыгать из угла в угол.

Мы с Юкой сидели у меня в комнате и смотрели в окно. Что бы мы ни делали, наши глаза и мысли соскакивали в сторону могилы на стадионе, как намагниченная стрелка компаса, которая, покрутившись, показывает на север. Мы даже не сразу заметили, что в комнату вошли мои мама и папа, и смотрят на нас от дверей.

– Это была Наташа Меньшикова, – сказал папа без предисловий. – К