Читать книгу - "Как закалялась жесть - Александр Щеголев"

— Елена… — позвала мать.

— Ау.

— Как же так… Елена? Как это все случилось?

— Меня зовут Эвглена, — отозвалась дочь. — Эв-гле-на.

56.

— Что это за человек — там, в палате? — спросил Борис Борисович.

— Который?

— Ну, такой… со слегка отталкивающей внешностью.

— Муж матери, — сказала Елена. — Мой отчим. Хороший, кстати, мужик.

— А чего он такой… неполный? Если хотели обездвижить, достаточно ногу. Ну, еще кисти.

— Мужик немножко сдвинутый, в смысле, психически. Сам себе портит конечности, их приходится ампутировать. Болезнь даже такая есть…

— Аутоапотменофилия, — кивнул Борис Борисович. — Навязчивое желание перенести ампутацию.

— Вот-вот…

Кажется, поверил. Гувернер теперь во что угодно готов был поверить: критика съехала до нуля.

Но можно ли верить ему, подумала Елена. Прагматик-то он прагматик, все сделает ради денег (ради денег моей матери) либо от страха. Либо от того и от другого в сумме. Но… Кто-то же убил мента и тетю Тому, кто-то превратил китайца в растение? Борьку надо проверить.

И проверим! Не зря же я затащила его сюда…

Сидели на материной кровати — в будуаре, ясное дело. В том самом месте, где обычно заканчивается любовь и начинается бизнес. Елена сказала после операции, что ей срочно необходимо расслабиться, а Борька намека не понял, все допытывался, когда же они возьмутся за следующего пациента. Ему было все равно, кого потрошить, хоть Сергея, хоть музыканта, лишь бы скорей, лишь бы по-настоящему, — в глазах огонь, в руках зуд, — вошел во вкус, интеллигент! Елена заявила, что смертельно устала, однако Борька снова ничего не понял, принялся выспрашивать про эту штуку с крышкой, в которую она положила отрезанный от матери кусок, и даже задал совершенно неуместный вопрос: зачем сохранять человеческие фрагменты, непригодные для целей трансплантологии, — и тогда она закрыла его рот поцелуем…

Елена уронила партнера на подушки и села на него сверху.

— Да что мы о всякой херне? — крикнула она. — Требую релакс!

— Психичка! — сказал он, притягивая ее к себе. — Будет тебе релакс, будет тебе стимуляция эндогенных[16]психотропов…

Она дала ему время разгореться и воспылать. Позволила его рукам лазить, где вздумается. Но едва лишь он попытался снять с нее футболку — вырвалась, спрыгнула на пол и полезла в туалетный столик.

— Ты чего?

— Эндогенных мало, — пояснила она, вытаскивая ящички. — Требую чего-нибудь экзогенного.[17]

— Выпивку ищешь?

— Нет, не выпивку.

— А что?

— А вот это, — показала она ампулу. — Чтобы закрепить наш союз.

Кетамин.

Борис Борисович рывком сел.

— С ума сошла? Я колоться не буду!

— Кто тебя заставляет колоться? Не надо колоться. Мама один фокус знает… — Елена достала закопченную ложку и зажигалку, — …мне однажды показала. — Надломила ампулу и заполнила ложку раствором. — Смотри…

Щелкнула зажигалкой, поднесла огонек. Жидкость быстро запузырилась.

— Сейчас все лишнее выпарится. Получим чистейшую, кристальнейшую, безупречнейшую диссоциацию сознания. Знаешь, что такое диссоциация сознания?

— Да побольше тебя. Реальные картинки смешиваются с глюками.

— В данном случае только с приятными. И никакого похмелья.

— Насчет похмелья — спорно. Я только не понимаю, зачем нам это…

— Хочу! — капризно сказала Елена. Она выключила зажигалку. На дне ложки остался белый порошок. — Подождем, пусть остынет, — она положила наркотик перед зеркалом…

И вдруг принялась раздеваться.

Отвлеклась на пару секунд, чтобы расстегнуть Борису Борисовичу брюки и рвануть на нем рубашку. Посыпались пуговицы.

— Давай, давай. Трахнемся с кайфом, вот зачем. Не боись, я пробовала.

— Пробовала? — спросил гувернер потрясенно. — Ты, девочка, даешь…

Разделись быстро. Оба. Он стоял — слегка поплывший, плохо соображающий, что делать дальше. Елена сорвала с постели одеяло:

— Ну ты, каменный! Согрей барышне ложе.

Он неловко полез на кровать. Она взяла ложку с кетамином.

— Остыла кашка? Остыла… Эй, смотри, как надо. — Макнула палец в порошок и промазала себе нос. — Вот ты и нашел свою сказочную принцессу, богатырь. Не отставай, а то улечу одна, без тебя. На!

Он медлил.

— Да бери же!

Он отвел ее руку.

Тогда Елена залезла следом на кровать, встала перед гувернером на колени (соски — точнехонько в его побледневшее лицо), сунула ему под нос ложку и нехорошо спросила:

— Проблема? Трабл?

— Ноу трабл, — попытался он улыбнуться. — Просто…

Она вдруг чихнула, успев отвернуться.

— Просто, ты трус и ханжа. Это первое. Второе — ты мне не доверяешь.

Она осторожно вернула ложку с порошком на туалетный столик, упала на спину, заложив руки за голову, и закончила мысль:

— А если не доверяешь, пошел отсюда на хер. Не ломай кайф, мудила нудный. Нудила мутный…

Молчаливая борьба между страхом и алчностью опять исказила лицо мужчины. Впрочем, длилось это лишь миг.

— Хорошо, — решился он. — Отравимся вместе.

Храбрился, чудак.

— Сиди, я все сделаю, — произнесла Елена с нежностью.

Она самолично обработала его ноздри порошком — чтоб наверняка и без сюрпризов.

Результата ждали, взявшись за руки. Спустя несколько минут Борис Борисович внезапно замер — с опущенными веками. Тут же раскрыл — нет, распахнул глаза и с изумлением оповестил окружающий его мир:

— Я не понимаю! А где прямые углы?

Зрачки в его глазах играли, выплясывая бешеный танец.

— Фантастика! — прошептал он. — Радуга — во всю глубину!

Это был «приход»…

* * *

Елена села по-турецки, поджав ноги, и натянула на плечи одеяло.

Устала. Так мало сделано, столько еще предстоит, а уже устала… Кусок дерьма, уткнувшийся ей в живот, восторженно изрек:

— Влагалище — это мировой океан! И наоборот! Ух, ты! Если падать, то в бесконечность! Марианская впадина…

— Я держу тебя, — отозвалась Елена и зевнула.

— Спасибо, леди. Солнечные блики играют на «барашках» волн. Какие очаровательные бирюзовые кудряшки! Я так и знал, что ты красишься. Надо быстрее. Осторожно, Ленка, двери комкаются. Придержи створки.