Читать книгу - "Похищение - Джоди Пиколт"

В качестве благодарности я угостила твоего отца пивом. Он, наверное, даже не заметил, как у меня дрожали руки. Я даже пролила немного на стойку. Внимание Чарли привлекли мои джинсы, исписанные строчками из понравившихся мне стихов. Я коллекционировала слова, как другие коллекционируют ракушки или бабочек. «Я б лучше брал уроки пения у птицы», — прочел он вслух, но конец фразы э. э. каммингса[21]скрылся в складках ткани на бедре.

— «Чем миллионы звезд отучивал от танца», — закончила я.

— А почему это написано у тебя на ноге?

— Потому что на куртке закончилось место.

— Ты, наверное, учишься на филолога.

— Филологи курят гвоздичные сигареты и произносят слова типа «деконструкция» и «ономатопея», просто чтобы услышать свой голос.

Он засмеялся.

— Ты права. Я однажды встречался с лингвисткой. Она даже на стираное белье и гренки смотрела в контексте «Потерянного рая».[22]

Я неплохо знала мужчин. Мама научила меня читать предложения, которых они не произносят вслух, и завещала носить на левом запястье красный шнурок, отгонявших тех, которые видели во мне лишь очередной этап, а не пункт назначения. По горькому миндальному запаху, исходившему от кожи мужчины, я могла определить, изменял ли он своим бывшим. Но я знала лишь мужчин, похожих на себя, — мальчишек, которым сны по-прежнему снились на испанском, которые верили, что на удачу нужно зажечь красную свечу, а злословить о своих девушках нельзя, потому как наутро можешь проснуться с языком, прилипшим к нёбу. А мужчины вроде Чарли учились в университетах, сражались с математическими теоремами и смешивали химикаты в колбах, чтобы наблюдать симпатичные клубы незримых газов. Мужчинам вроде Чарли нечего было делать с девушками вроде меня.

— Если ты не учишься на филфаке, чем же ты тогда занимаешься? — спросил он.

Я взглянула на него как на сумасшедшего: он что, не видит четырех стен вокруг меня? Или, может, решил, что я торчу здесь ради красивых пейзажей? С другой стороны, я хотела, чтобы он понял: моя работа — это еще не вся я. Я хотела, чтобы он считал меня загадочной, не похожей на других, кем угодно, только бы не разгадал, кем я была на самом деле: простой мексиканской девчонкой, живущей в мире, отличном от его. Поэтому я заявила:

— Я гадаю по los naipes.

— Таро? Я в это не верю.

— Тогда тебе и терять нечего. — Я раскрыла деревянную шкатулку, в которой хранились мои маленькие помощники, и вынула их, как обычно, левой рукой. Затем прочла молитву. — Хочешь узнать, сбудется ли твое желание?

— Какое еще желание?

— А это уж тебе решать.

Губы его так долго раздвигались в улыбке, что я уже опустила взгляд.

— Ладно. Предскажи мне будущее.

Я попросила его трижды сдвинуть колоду (в честь Святой Троицы) и вернуть ее мне. Затем выложила девять карт: четыре крестом, пятая и шестая — по краям, седьмая — у основания, восьмая — рядом, снизу, а последняя — в самом центре.

— Первая карта, — сказала я, переворачивая, — покажет твое нынешнее состояние.

Это оказалась семерка жезлов.

— Господи, хоть бы это оказались деньги! У меня мотор совсем рассыпается.

— Это означает «послание», — сказала я. — Истина не может таиться вечно. Следующие три карты расскажут, кто поможет тебе познать ее. — Я перевернула карты. — Интересно. Влюбленные. Это, как ты мог уже догадаться, счастливая пара. Некая романтическая связь поможет тебе добиться того, чего ты хочешь. Карта Силы — это не так хорошо, как тебе кажется: она велит тебе не откусывать больше, чем ты можешь проглотить. Но я думаю, Колесница перечеркивает Силу, потому что она могущественна и означает, что тебе в конечном итоге повезет. — Я перевернула пятую и шестую карты. — Восьмерка жезлов — это предупреждение, чтобы ты не совершал ничего дурного, того, что может тебя погубить… А эта карта, Висельник… Ты в последнее время не совершал никаких преступлений? Потому что обычно Висельник означает именно это: исправься, а не то Бог тебя покарает, если закон не успеет первым.

— Я вчера перешел улицу на красный свет, — сознался Чарли.

Седьмая и восьмая показывают врагов, сплотившихся против него.

— Это прекрасные карты, — сказала я. — Это ребенок, который очень важен для тебя и который вносит гармонию в твою жизнь.

— Я, если честно, никаких детей не знаю.

— Может, брат или сестра? Ни племянников, ни племянниц?

— Даже двоюродных нет.

Я начала вытирать стойку, хотя она была абсолютно чистая.

— Может, это твой ребенок. Который родится позже.

Тогда он коснулся карты.

— И как она будет выглядеть?

Это были кубки.

— Светлокожая и темноволосая.

— Как ты, — сказал он.

Покраснев, я тут же взялась за последнюю карту.

— Она покажет, сбудется ли твое желание или этому помешают предыдущие.

Карта оказался семеркой чаш — свадьба или союз, о котором он будет жалеть до конца своих дней.

— Так что же? — нетерпеливо спросил Чарли. — Сбудется?

— Конечно, — соврала я и поцеловала его, перегнувшись через план наших жизней.

Я так и не смогла тебя забыть.

Где-то в подполе гаража до сих пор хранятся коробки с подарками на Рождество и дни рождения — с подарками, которые ты так и не открыла. Там лежат плюшевые звери и браслеты с брелоками, расшитые блестками тапочки и карнавальные костюмы, которые пришлись бы тебе впору в четыре года. Когда Виктор понял, что я покупаю это все для тебя, он очень расстроился. Сказал, что это нездорово, и заставил пообещать, что я прекращу. Не все понимают, как можно забрасывать два лассо одновременно: одно лассо надежды и одно — горя.

Когда в начальной школе, куда ты должна была ходить, праздновали выпускной, я пришла в актовый зал и слушала, кем мечтают стать чужие дети: палеонтологом, звездой эстрады, первым астронавтом на Марсе. Я представляла, что заплету тебе косы, хотя к тому времени это была бы слишком детская прическа. Твое шестнадцатилетие я отпраздновала в «Балтиморе», где попросила официанта — такого нелепого в черном смокинге и белой манишке — подать чай на двоих, хотя ты не сидела со мной за столом.

Я не утратила надежды, что ты вернешься домой, но перестала этого ждать. Человек устает, когда от каждого звонка в дверь или по телефону спирает дыхание. Сознательно или нет, но человек рано или поздно принимает решение разделить свою жизнь на «до» и «после», зыбкой перегородкой служит сама утрата. Ты можешь ее обходить, можешь смеяться, улыбаться и жить как ни в чем не бывало, но достаточно обернуться — и ты понимаешь, что в самом сердце твоей жизни зияет пустота.