Читать книгу - "Чистильщик - Пол Клив"

Мой член все еще эрегирован.

Этот взрыв жара, будто когтистыми пальцами, дотягивается до моей души и одним махом разрывает ее. Он взрывает каждую клеточку моего тела и иссушивает до предела. А мне остается лишь орать, плакать и проклинать каждую живую душу в этой вселенной, по мере того как эти когти проникают все глубже. Я пытаюсь убежать от них, пытаюсь отделить себя от этого страшного существа, но оно крепко держит меня в своих тисках и не отпускает. Вся боль этого безумного, трижды проклятого мира влилась мне в душу, и ей там понравилось.

Я перестаю кричать, потому что у меня не остается на это сил. Слышу, как вдалеке воют, лают и плачут собаки. Челюсти мои смыкаются. Глотка болит так, будто туда только что влили раскаленное олово.

Я начинаю погружаться в обморок, но вместо этого возвращаюсь в этот мир на волнах боли, которые бьются о мое сознание. Все тело парализовано, кроме головы, которая продолжает мотаться из стороны в сторону, по мере того как беззвучный крик продолжает жечь горло и глаза.

А потом я вижу ее. Она стоит рядом со мной на коленях, этот дьявол, называющий себя Мелиссой, порождение Гадеса,[4]сотворившее это со мной. Она прилаживает плоскогубцы не к другому яичку, а к тому же самому. Каждое движение, которое она там совершает, отдается ударом тока по нервам и следует непосредственно в мозг. Она зажимает их и снова сдавливает, как будто пытается вернуть яичку первоначальную форму.

Я кричу, и кричу, и кричу, как будто от этого зависит моя жизнь, хотя единственное, чего я хочу сейчас — это умереть. Пытаюсь опустошить голову, чтобы в ней ничего не осталось. Это ад, и, наверное, меня перенесли сюда. По коленям у меня ползет огонь, и кожа моя шипит и сворачивается под этим пламенем, но я не вижу языков огня. Курок царапает мне передние зубы, но я его почти не чувствую. Я лишь беззвучно умоляю ее спустить этот курок.

Она этого не делает.

Еще чуть-чуть, и мое яичко станет двухмерным. Чувствую, как какая-то жидкость капает на мой пах, и почти слышу, как она превращается в ручеек. Меня обжигает так сильно, а боль так глубока, что я не могу поверить, что все еще жив. Мелисса что-то спрашивает, но я ее не понимаю. Все, что я могу слышать, это беспрерывный звон в мозгу, намного громче и глубже, чем тот, который оставался после музыки.

Capre diem.

Я все еще не могу дышать. Кровь холодная, а тело для нее слишком горячее. Закрываю рот, сжимаю зубами пистолет и молюсь, чтобы Мелисса спустила курок.

Оргазм.

Я почти ослеп. Какие-то тени мелькают по краям этого раннего утра. Боль должна утихать, такова ее природа, но в данный момент она своей природе не подчиняется. Я с трудом различаю, как Мелисса встает, и плоскогубцы уже далеко от моих гениталий, и пистолет уже не во рту. Я могу говорить, но сказать мне нечего. Мне не о чем просить.

Закрываю глаза и надеюсь, что сейчас умру, но когда я их открываю, то не обретаю ничего, кроме свободы. Мелисса ушла и забрала с собой наручники. Я свободный человек, человек, обманутый временем, но я не могу пошевелиться. Делаю глубокий вдох. Живот у меня горячий, грудь — теплая, а ноги — ледяные. Снова закрываю глаза, и мир вокруг начинает растворяться.

Не знаю, сколько времени прошло, перед тем как я смог поднять голову и посмотреть на свое тело. Мои член и пах покрыты запекшейся кровью. На животе — какая-то смесь красного и белого, — коктейль из крови и спермы. На шее и груди — лужица рвоты, и я чувствую, как она же засохшей коркой покрывает мне лицо и подбородок. Я медленно опускаю руку, чтобы оценить масштабы разрушений. Что-то, похожее на макароны, медленно выползает из чего-то, похожего на кусок картонки.

О господи. Пожалуйста, пожалуйста, пусть мне это снится.

Руки у меня одеревенели, мускулы размякли и гудят. Пытаюсь приподняться на руках. Меня обдает волна боли. Почти теряю сознание. Эта боль даже отдаленно не напоминает ту, что я испытал ранее, а, судя по солнцу, ранее — это часа три назад. Сейчас около девяти, а в воскресенье утром люди или валяются, не в силах оторвать себя от кровати, или сидят в церкви. В общем, их имеют в обоих случаях.

Как бы там ни было, в этом парке еще не скоро кто-то появится.

Перекатываюсь на бок. Из моего осипшего горла вырывается крик.

Начинаю искать свои вещи и нахожу их метрах в десяти от себя. Пока я ползу к ним, моя мошонка болтается туда-сюда, застревая между ногами. Как будто на ней все еще висят плоскогубцы. Я думаю о том, что, если сумею добраться до дома, я это переживу.

На то, чтобы преодолеть эти десять метров, у меня уходит две минуты. Ощущение такое, будто я только что пробежал марафон. Со лба течет пот. С паха течет кровь. Влезаю в свою футболку. Куртки нигде не видно. Как и пистолета. Как и ножа.

Нахожу ключи и запихиваю в джинсы. Потом, как можно осторожнее перекатившись на спину, пытаюсь просунуть ноги в штанины. Сделать это гораздо труднее, чем сказать. На половине пути я останавливаюсь, чтобы передохнуть, и мир вокруг снова сереет. Вместе с ним уходит и моя сила, и, будто обрадовавшись, возвращается боль. Чтобы снова не потерять сознание, мне приходится сделать усилие. Было бы лучше, если бы на мне были не трусы, а спортивная защита паха, потому что тогда мои болтающиеся изуродованные гениталии оказались бы зафиксированы. Вместо этого они свисают как перезрелый помидор, сочащийся соком так, будто впитал в себя слишком много солнца. Я отрываю пучок влажной травы и обтираю им лицо. Еще парой пучков стираю следы рвоты с шеи и груди.

Смотрю на запястье и с удивлением вижу, что часы остались на месте. Всего восемь утра. В последние пару дней я постоянно просыпаюсь позже обычного. В это утро, похоже, проспал еще больше. Ладно. Рано или поздно это сделать все равно придется. Я встаю на колени, а потом на ноги. Мне просто надо добраться до дома. Это недалеко. Просто переставить одну ногу, потом другую. И повторить эту процедуру. Игнорировать боль до тех пор, пока у меня не будет возможности упасть на кровать. Одна нога вперед. Это первый шаг.

Изначальный план заключался в том, чтобы идти медленно и равномерно, и я не смог прочувствовать всю иронию ситуации, когда, чтобы сохранить баланс и не завалиться вперед, мне приходится почти бежать. Я не только двигаюсь быстро, но и ноги мои тяжело стучат об землю и посылают пульсирующие сгустки жара снизу по направлению к бедрам. Минут двадцать я бегу, шатаясь и спотыкаясь, после чего вновь падаю на колени и сжимаюсь в плачущий, кровоточащий, агонизирующий комок. Хочу закрыть глаза и просто полежать тут еще пару часов, но знаю, что нельзя. Рано или поздно в парке кто-то появится. Из-под скамеек и из домиков на детских площадках выползут любители нюхнуть клея, чтобы встретить утро еще одного насквозь прохимиченного дня. Они, естественно, найдут меня, но не помогут — только позаботятся о том, чтобы лишить меня того немногого, что у меня осталось.

Снова встаю на колени. На ноги. Вперед.