Читать книгу - "Могильщик кукол - Петра Хаммесфар"

В половине седьмого решение поговорить с Трудой о газетах и всем таком невыносимой тяжестью сдавило затылок Якоба. В голове все еще раздавался голос Пауля: «Антония каждый раз говорит…»

Другие тоже часто об этом говорили — естественно, Труда и Сибилла Фассбендер. Хильда Петцхольд и раньше говорила то же самое. Илла фон Бург еще сегодня это говорила. Неужели у женщин более тонкое понимание человеческой сущности? Но продавец в магазине строительных товаров, знавший Бена только по рассказам Якоба, был одного мнения с женщинами.

От стыда Якоб готов был сквозь землю провалиться. Считать собственного сына способным на такое — да как только подобная мысль могла прийти ему в голову, когда еще в воскресенье они вместе так мирно гуляли по полям. Необходимо серьезно подумать, почему у него возникает такая мысль. Не из-за того же только, что два посторонних парня отрицают правду?

Было семь часов, когда Якоб пошел к своей машине. Он был еще не готов поехать домой, подойти к Труде, посмотреть ей в глаза и сказать: «Нам нужно поговорить».

Конечно, им было необходимо спокойно поговорить. Но Якобу требовалось еще немного времени, чтобы спокойно все обдумать.

Он поехал в трактир Рупольда, заказал себе пиво и попросил Вольфганга, кузена Вернера Рупольда, подать ему через стойку телефон. Он позвонил Труде и сказал, чтобы она не ждала его с едой, скорее всего он немного задержится. Затем заказал еще кружку и, потягивая пиво, стал размышлять над реакцией Труды.

Она не была удивлена, не спросила, что он в такое время ищет в трактире Рупольда. Хотя ей было отлично известно, что уже с давних пор Якоб крайне редко там бывает, а по пятницам, когда члены союза стрелков проводят собрания, и вовсе не заходит в трактир. Ни слова удивления. Так же робко и рассеянно, как всю эту неделю, она ответила: «Хорошо». И ничего больше.

В этот вечер в трактире был наплыв посетителей, мужчины у стойки стояли рядом друг с другом. Трое членов союза стрелков уже пришли и у противоположного конца стойки ждали остальных, чтобы вместе отправиться в помещение для собраний. Якоб не обращал на них внимания, уставившись на подставку для пивной кружки, мысленно представляя стеклянную банку, полную плесени и грязи, и лоскут материи.

Вот оно. Только это. Якоб не признавался себе до сих пор, но в глубине души давно знал. Не только газеты и поведение Бена в понедельник утром. Этот лоскут — вот что беспокоило его. И поспешность, с которой он выбросил стеклянную банку. Только не смотреть, не вникать в суть дела, не нарушать собственного спокойствия.

В ресторанном зале, находившемся рядом с баром, шесть столов были заняты. Двустворчатые двери широко открыты, официантка беспрестанно бегала к посетителям и на кухню. Пытаясь отвлечься, Якоб некоторое время понаблюдал за нею, рассматривая мясные и овощные блюда, которые женщина проносила мимо. Кроме нескольких кусков бутерброда, за весь день он не съел ничего. Но голодным себя не чувствовал, желудок был до краев наполнен бессознательными страхами и подозрениями.

Так же как собственное поведение, он хорошо понимал реакцию Труды. Он прекрасно знал, что в течение всех этих лет она половину скрывала от него, большую и самую важную половину, которую, как отец, он был обязан знать. Когда Труда умалчивала о чем-то очень серьезном, обстоятельствах, отягчающих какой-либо проступок Бена, она всегда становилась робкой и рассеянной, как всю эту неделю и только что в разговоре по телефону.

Тогда он был вынужден слушать, что ему расскажут о поведении сына Рихард Крессманн, Пауль Лесслер, Бруно Клой или Тони фон Бург. Раньше так часто случалось. Когда Бен плохо вел себя в деревне, всегда имелись свидетели. В большинстве случаев о его проступках первыми узнавали женщины и затем сообщали мужьям.

Тогда Рихард Крессманн говорил: «Меня, правда, это не касается, Якоб, у меня и так достаточно забот с моей придурковатой собакой. Но Тея рассказала мне…»

Или Бруно Клой с многозначительной ухмылкой, похлопав его по плечу, спрашивал: «Уж не надевает ли Труда в кровать стальную каску? Я думаю, что у нее должны быть постоянные головные боли, если ты в прелюдии всегда бьешь ее по голове. На твоем месте я запирал бы спальню, Якоб. А то вчера Бен снова продемонстрировал, как это у вас происходит. Выглядит так, как будто мне подрастает мощный конкурент. Если он уже сейчас изображает половой акт с шеренгами кукол, у меня возникает вопрос, как через двадцать лет будут обстоять дела в деревне с умственным развитием подрастающего поколения».

Или Тони фон Бург отводил его в сторону: «Я дам тебе хороший совет, Якоб, и надеюсь, что ты ему последуешь. Заткни народу глотку, прежде чем твоему сыну достанется так, как моей сестре. Здесь еще достаточно глупых людей».

И крайне редко Пауль клал ему руку на плечо и говорил: «Будь начеку, Якоб. В деревне снова болтают глупости».

Но теперь они жили за границами деревни, Якоб работал на автопогрузчике и редко видел кого-то. Да и Бен больше не шатался по деревне.

Снова что-то случилось, подумал Якоб, заказал еще пива и вступил в разговор с Вольфгангом Рупольдом. Оба были приблизительно одного возраста и всегда находили общий язык, хотя Якоб и не относился к постоянным клиентам заведения. Сначала они поговорили на общие темы, об объявлении в новостях о резкой перемене погоды, на которую возлагали большие надежды Рихард Крессманн, Бруно Клой, Тони фон Бург и Пауль Лесслер. Затем Якоб как можно небрежнее осведомился: