Читать книгу - "Вилла Пратьяхара - Катерина Кириченко"

Этот мир так несовершенен, так одинок, что мне не хочется жить.

Вернувшись домой, я закрываюсь на все засовы. У двух ставней на первом этаже не оказывается щеколд, но я привязываю их нашедшейся на кухне бечевкой, после чего дом погружается в полумрак. Я отчетливо ощущаю безмолвное присутствие моей «Виллы Пратьяхары», холод и сырость ее стен, обступивших меня, спрятавших от внешнего мира. Прямо в одежде я забираюсь в кровать и накрываюсь с головой. Ветер все еще не стих и пальмы шелестят, как и ночью, напоминая мне дождь. Закрыть глаза и не шевелиться! Обняв себя за плечи, я повторяю молитву: пратьяхара, пратьяхара… — черт тебя подери, где же ты, пратьяхара?!

Кажется, за те дни, что я не выходила из дома, несколько раз приходили Май и Ну, но я им не открыла. Один раз мне померещился снаружи голос Ингрид, но и к ней я не стала спускаться. К чему обольщаться иллюзией компании себе подобных? Все вранье. Мы предоставлены каждый своей жизни, и никаких общих точек у нас нет.

Люди напоминают мне лайнеры, бесцельно бороздящие гладь холодных океанов. У каждого свои запасы пресной воды и вяленой рыбы, на каждом судне свои проблемы, своя цинга. Сближаясь, мы ничего не можем дать друг другу, кроме минутного тепла. Подойти, притереться бортами, возможно, обменяться новостями, прогнозами на предстоящие шторма или просто анекдотами, недолго погреться и продолжить свой путь. Мы все друг другу чужие, с годами это только прогрессирует. Но очень, очень изредка, почти случайно мы все-таки встречаем своих . Ведь придумано же зачем-то понятие родственных душ? Как мы узнаем друг друга? Как собаки узнают, на кого им лаять, а кому вилять хвостом? Интуитивно, необъясненным наукой «прямым знанием» мы иногда чувствуем, что нашли кого искали. Это видно по глазам, по не имеющему рационального объяснения влечению, по неожиданному желанию узнать об этом человеке больше, поговорить, дотронуться до него.

За эти дни, слившиеся для меня в единое пятно без света и времени, я многое поняла о себе. Образы возникали перед моим остекленевшим взглядом и пропадали, замещаясь на теории о человечестве в целом и безнадежных, по определению обреченных на провал людских отношениях. Я поняла, что всю жизнь собираю невероятно сложный puzzle: некоторые кусочки даны мне при рождении, другие пришлось выискивать, собирать тут и там по одному. Но в сложившейся картинке все еще зияют дыры, — «черные дыры», — и заполнить их нечем. Все имеющиеся в моем распоряжении фигурки уже лежат на местах. И тут ты встречаешь человека, который собирает в точности тот же паззл. И все, что вам надо, это соединить ваши картинки, потому что количество деталей ограничено, и вы уже собрали каждый свою часть. Осталось только обменяться ими, и фокус удастся. Вечно ускользающая картина мира вздохнет и, наконец, сложится.

Не знаю откуда, но я абсолютно уверена, что у Арно есть то, что я ищу, то, за чем я приехала на остров, то, чего требует от меня Зов. Нам смертельно необходимо поговорить. Не просто поговорить, не у Лучано за пастой, не валяясь на полуденной гальке, не сиюминутно, не поверхностно. Нет, нам надо поговорить по-настоящему , днями, сутками напролет. С печальной, обескураживающей меня очевидностью я прихожу к выводу, что в современном мире единственное место, где мужчина и женщина могут так поговорить, это постель. Не ради самой постели (хотя мне не хватит наглости утверждать, что я не хотела бы дотронуться до Арно), а ради того, что будет после . Я знаю, Арно нужен мне очень на коротко. Мы никогда не будем вместе. В простом человеческом смысле не будем парой, для этого что-то не так и в нем, и во мне, и в обстоятельствах нашей встречи. Все, что мы можем, это недолго погреться, потереться носами, поделиться фрагментами паззлов и разойтись. И именно так и будет правильно. И потом будет грустно, но это тоже правильно: в конце концов, должны же мы что-то платить?

Но я понимаю: то, что я хочу от Арно, предельно просто и невинно, и ровно настолько же несбыточно. Хотя бы из-за того, у меня есть Стас. Картинка не сложится, бесплатных даров судьбы не будет. Разговор в постели — тема несбыточная, при всей своей простоте — неосуществимая. Арно ушел, и у меня не будет ни сил, ни смелости догнать его, объяснить ему всю невинность того, что я хочу. Родственные души, любовь — это мысли, просто глупые мысли. Они подчиняются, обязаны подчиняться мозгу. Мне следует забыть француза, никакого другого выхода нет, иначе я сведу себя с ума, а ящерицы умрут с голода на неосвещенной крыше моего запертого изнутри дома. Меня найдут помешанной, безумной, хохочущей, я превращусь в местную достопримечательность. Вы не видели тот заброшенный дом на скале, где третий год живет сумасшедшая русская? Каких-то три доллара и мы вас отведем! Осторожно, смотрите под ноги, там везде острые камни. И захватите с собой бутерброды, сумасшедшая питается подачками, у нее нет никаких средств для существования. Она потеряла работу. У нее был муж, но он ее бросил. Оно и понятно, как с такой можно жить?

В следующий раз я выхожу из дома только когда у меня полностью заканчиваются сигареты. Интересно, что бы со мной было, не окажись я таким злостным курильщиком? Так и осталась бы лежать в кровати? Я представляю медленный, чуть заедающий лопастной вентилятор на потолке спальни, с которого я не сводила глаз, и отчетливо понимаю: дальше передо мной маячило лишь безумие.

Прикладывая руку к вновь распоясавшейся «черной дыре», я выползаю на площадку у дома и с удовольствием сплевываю что-то кислое, очередной побочный продукт Зова. Черная дыра — это отлично. Она меня даже радует. Значит, все нормально, и врач не наврал: чертова напасть действительно лечится только покоем и пратьяхарой. В моем сознании появляется хоть какая-то ясность. Все случившееся было просто уроком для дурочки, которая возомнила, что на свете бывают голубые птицы. Где они? Я придирчиво осматриваю камни. Никаких следов голубых птиц там, разумеется, нет. Надо же, примерещится ведь человеку! Счастье какое-то!

Надо идти к людям. Не важно, своим… не своим… К черту лирику!.. — к любым. Не родственным душам, не тереться носами, но хотя бы просто услышать человеческую речь, купить курева, консервированного тунца, хлеба, узнать, что у Лучано на ужин, не завезли ли в лавку свежей рыбы, не нашли ли убийцу писателя?

Ингрид, верная своему расписанию, лежит на шезлонге и лениво пролистывает какой-то журнал. Значит, еще нет двух часов, иначе бы я нашла ее в ресторане, поглощающей свой неизменный салат с креветками и крутонами. Во мне сразу же просыпается голод.

— Ингрид, пойдемте пообедаем прямо сейчас?

Вопросительный взгляд поверх очков:

— Обедать еще рано. И вообще, милочка, ты бы хоть сначала поздоровалась. И объяснила, где ты была? Все всполошились, ходили тебя искать, Лучано запаниковал… Думали уж, как бы не второе убийство. Эти кретины из тайской полиции убийцу-то так и не нашли. Я даже притащила свои старые кости к твоим скалам, но дом был заперт. А лодочник говорит, что не припомнит, чтобы ты уезжала.

— А я и не уезжала. Я была дома.

— Целую неделю?

— А что, прошла неделя?

— Почти. Тебя не было шесть дней.