Читать книгу - "Отстегните ремни - Катерина Кириченко"

— Угу, будем, — согласилась я и повесила трубку. Долгие прощания всегда как-то особенно рвали мне душу.

Набрав Гришу, послушала длинные гудки. Сердце замирало: а что если он просто не в Москве? Или изменился номер? Но к моему облегчению, через минуту Гриша прокашлялся в трубку и как будто нехотя промычал: «Суворов».

Рассказав ему очень вкратце о случившейся со мной беде, я откровенно и без ложной скромности (куда уж в моем положении скромничать?) сформулировала свою просьбу: «поесть и поспать одну ночь».

Получив принципиальное согласие и выйдя из автомата, я пересчитала оставшиеся в карманах джинсов деньги. Выходило, что у меня осталось еще две тысячи четыреста рублей.

Как человек приличный, к тому же не просто идущий в гости, а также рассчитывающий на нормальный горячий ужин, я не могла себе позволить прийти с пустыми руками, а потому завернула в «Перекресток» за бутылкой вина. Хорошо бы было также раскошелиться и на какой-нибудь десерт, но, взвесив все факты и придя к выводу об отсутствии абсолютной уверенности в том, что Макс найдется завтра прямо с утра, я решила оставить десерт до следующего раза и сохранить хоть сколько-то денег на утро. Тем более что за сегодняшний день мне удалось вывести прямо пропорциональную зависимость между Дашиным хорошим настроением и покупаемыми мною ей шоколадками и мороженым.

Наверное, я порчу ребенка, — усомнилась я на минуту в правильности своей стратегии. Но тотчас представила детские слезы и решила, что за пару дней ничего страшного не произойдет, а вот верну ее родителям, и они дальше сами разберутся с вопросами питания и воспитания. Справедливости ради надо было отметить, что и без меня девочка была уже ужасно избалована.

Цены на импортное вино в «Перекрестке» просто удивляли своей неадекватностью! Если в Амстердаме за пять-семь евро можно купить вино совершенно нормального качества, то здесь за эти деньги предлагались только какие-то пластиковые пакеты с краниками или потасканного и какого-то неправильного вида полусладкие и сладкие столовые вина. Откуда у россиян такая страсть к сладкому вину? Потому что жизнь, что ли, такая кислая?

Кое-как выбрав нечто более-менее сносное на вид, прилично выбившись из своего скудного бюджета, и решив, что это очередная дань, уплаченная мной странной стране, где с людьми происходят столь невероятные истории, как со мной сегодня, я подняла руку и остановила очередного хачика.

— Хлебный переулок, двести рублей, — назвала я Гришин адрес в приоткрывшуюся дверь «Жигулей». Двери они тут открывали, надо думать, потому что ручки стеклоподъемников в половине таких машин были отломаны начисто.

Смерив меня надменным взглядом, пожилой кавказский орел покачал головой:

— Чэтырэста рублэй и поэхали.

Я закатила глаза, взывая его к здравому смыслу и совести:

— Тут езды на двадцать минут. Двести пятьдесят.

— Триста пятьдэсят, красавица! — настаивал орел.

— О’кей, триста, — сдалась я, ломая ногти о ручку неоткрывавшейся задней дверки.

Кое-как разместив себя и полуспящую уже девочку на перекошенном заднем сиденье, почему-то застеленном чем-то вроде волосатого мехового пледа, я услышала подкосивший меня вопрос:

— А Хлэбный пэрэулок — это вообщэ гдэ?

Господи! Он, оказывается, торговался о цене, понятия не имея, где находится Хлебный переулок!

У меня начинали сдавать нервы и заканчиваться терпение от окружавшего меня нелогичного бардака и полной неорганизованности этого заколдованного города!

* * *

Фонарь у нужного мне подъезда, как обычно в таких случаях, не работал. Посветив себе зажигалкой, я набрала номер квартиры и нажала кнопку с ключиком. В громкоговорителе сначала что-то зашуршало, и потом громом прямо мне в уши раздался неотрегулированный Гришин голос:

— Кто там?

— Гриш, это я, Ксения, — я попыталась говорить бодро, чтобы скрыть съедавшую меня неловкость за свое непрошенное ночное вторжение.

— А! Входи. Последний этаж. До пятого доедешь на лифте, а там пешком до седьмого, дальше лифт не ездит, сломан, — буднично объяснил орущий на весь двор голос и отключился.

В двери что-то зажужжало, и, надавив всем весом на тугую железную дверь и пару раз хорошенько боднув ее плечом, я вошла в подъезд. Свет и тут почти не работал, только впереди у лифта тускло светила маленькая голая лампочка.

Подъезд еще довоенного Гришиного дома сильно смахивал на бомбоубежище времен Второй мировой. Облупившаяся и свисавшая пластами штукатурка, груда рекламных проспектов не первой свежести, валяющаяся прямо на полу под лестницей, зачем-то посаженный кем-то фикус в алюминиевой кадке, разумеется, давным-давно засохший, и спертый запах никогда не проветриваемого помещения. В конце довольно длинного холла с четырехметровыми потолками — три ступеньки наверх к узкой решетчатой двери лифта. Нажала обугленную и сожженную насквозь кнопку вызова лифта. Лампочка внутри отсутствовала, и понять, что лифт вызвался, можно было только по глухому и ржавому гудению, послышавшемуся откуда-то сверху. Желания садиться в полусломанный агрегат у меня совсем не было, еще застрянешь здесь ночью, вот вопрос ночевки сам и решится (в то, что служба спасения приедет раньше утра, как-то не верилось), но, посмотрев на стоящую рядом и почти спящую Дашу, я решилась-таки на поездку в лифте. По всему было видно, ребенок пешком на последний этаж не дойдет, а о том, чтобы ее понести — уже вопрос не стоял. Я устала за сегодняшний день просто до предела и мечтала только о горячем ужине и глотке любого, можно уже даже сладкого вина. В голову пришла еще одна догадка: магазины забиты сладким вином не потому, что люди его сознательно выбирают, а потому, что закупщикам оно выходит дешевле, а народу после целого рабочего дня в Москве, возможно, просто абсолютно уже безразлично, чем залить остатки вечера.

Лифт ехал не спеша и пугал меня своими угрюмыми скрежещущими звуками, но, как и обещал хозяин квартиры, с задачей все-таки справился и довез нас до пятого этажа. Механически читая нацарапанные надписи на стенах и обогащая свой лексикон новыми словами, я дотащилась пешком до нужного этажа. Массивная железная дверь была приоткрыта, из щелочки лился приятный домашний свет. Наконец-то! — вздохнула я с облегчением и вошла в прихожую.

Контраст с облезлым подъездом был, прямо скажем, разительный! Стоящий посреди обширной прихожей Гриша заметил удивление в моих глазах и с улыбкой широко повел рукой по сторонам, призывая меня оценить все это евровеликолепие.

— Вот! Мы ремонт сделали. Дверь смотри, какая! Фирма так и называется: «Дверь по прозвищу зверь», — Гриша хохотнул. — Рад тебя видеть, дорогая!

Гриша как-то невероятно не вписывался в свою от-евро-ремонтированную квартиру. Вид имел по-московски усталый, одет был в типичные для столицы серо-буро-малиновые цвета, да и сидели на нем его майка и не первой свежести джинсы как-то мешковато. Завершали образ растрепанные и сальные русые волосы в стиле «арт-работник», длинной челкой спадавшие ему на лоб. Квартира же, наоборот, лоснилась, на мой вкус, излишне белыми цветами, позолоченными дверными ручками и лакированными плинтусами неизвестной мне породы дерева.