Читать книгу - "Фатерланд - Роберт Харрис"

– Вы упоминали о Штукарте этому вашему Найтингейлу?

– Конечно, нет. Я сказала ему, что пишу материал для «Форчун» о «наследствах, утерянных в ходе войны».

– Так же как вы говорили мне, что собирались взять интервью у Штукарта для статьи о «первых шагах фюрера»?

Поколебавшись, она спокойно спросила:

– Что это значит?

У него стучало в голове, все ещё болели ребра. Что он имел в виду? Он закурил, чтобы дать себе время подумать.

– Люди, столкнувшиеся с насильственной смертью, стараются о ней забыть, бегут прочь. Но не вы. Вспомните прошлую ночь – как вам хотелось снова побывать в квартире Штукарта, с каким нетерпением вы вскрывали его письма. А сегодня утром – перерыли кучу информации о швейцарских банках…

Он прервал разговор. На них удивленно глядела проходившая по дорожке пожилая пара. До него дошло, что и они были довольно странной парой – штурмбаннфюрер СС, небритый и слегка помятый, и явная иностранка. Ее произношение, возможно, было безукоризненным, но в её облике, выражении лица, одежде, манерах было что-то, выдававшее, что она не немка.

– Пойдемте сюда. – Марш свернул с дорожки и направился к деревьям.

– Дайте закурить.

В тени деревьев Шарлет взяла у него сигарету и прикурила, прикрывая пламя ладонями. В глазах плясали его отблески.

– Ладно. – Она шагнула назад, обхватив плечи руками, словно ей было холодно. – Это правда, что мои родители знали Штукарта до войны. Правда, что я была у него перед Рождеством. Но я ему не звонила. Он сам позвонил мне.

– Когда?

– В субботу. Поздно вечером.

– Что он сказал?

Американка рассмеялась:

– Так не пойдет, штурмбаннфюрер. В моем деле информация является товаром, имеющим хождение на свободном рынке. Но я готова поменять её на другой товар.

– И что же вы хотите знать?

– Все. Зачем вам прошлой ночью нужно было вламываться в чужую квартиру? Почему у вас секреты от своих же людей? Почему гестапо чуть было не убило вас час назад?

– Ах, это… – улыбнулся Марш. Он страшно устал. Прислонившись к шершавой коре дерева, он глядел в глубь парка. Подумал, что ему нечего терять.

– Два дня назад, – начал следователь, – я выловил из Хафеля труп.

Он рассказал ей все. Рассказал о смерти Булера и исчезновении Лютера. Рассказал о том, что видел Йост и что с ним стало. Рассказал о Небе и Глобусе, о сокровищах искусства и о его личном деле в гестапо. Рассказал даже о заявлении Пили. Когда он кончил, то почувствовал облегчение. Как он заметил, это характерно для исповеди преступников, знавших, что их признания однажды доведут их до виселицы.

Журналистка долго молчала.

– Справедливо, – сказала она наконец. – Не знаю, почему так, но со мною это тоже бывало.

В субботу вечером Шарлет рано легла спать. Погода была отвратительная – начинался заряд дождя, заливавшего город в течение трех дней. Она неделями не хотела никого видеть. Знаете, как это бывает. Это все Берлин. В тени этих огромных серых домов, в окружении бесконечных форменных мундиров, хмурых бюрократов чувствуешь себя ничтожной, беспомощной.

Телефон зазвонил в половине двенадцатого, она как раз засыпала. Мужской голос. Напряженный. Отчетливый. «Против вашего дома телефонная будка. Идите туда. Через пять минут я туда позвоню. Если занята, подождите».

Она не узнала говорившего, но что-то в его тоне подсказывало ей, что он не шутит. Она оделась, схватила пальто, заковыляла по ступенькам на улицу, пытаясь на ходу надеть туфли. Дождь хлестал в лицо. На другой стороне находилась старая деревянная телефонная будка – слава Богу, пустая.

Ожидая звонка, она вспомнила, когда и где впервые услышала этот голос.

– Давайте вернемся немного назад, – попросил Марш, – к вашей первой встрече со Штукартом. Расскажите о ней.

Это было накануне Рождества. Она позвонила и сухо объяснила, кто она такая. Казалось, он колебался, но она проявила настойчивость, и он пригласил её на чай. У него была копна седых вьющихся волос и красновато-коричневый загар, какие бывают, когда проводят много времени под солнцем или ультрафиолетовой лампой. Та женщина, Мария, тоже была дома, но держалась как прислуга. Она подала чай, а потом оставила их одних. Обычный, ничего не значащий разговор: «Как мать? – Спасибо, прекрасно».

Ха, это была злая шутка.

Она стряхнула пепел с кончика сигареты.

– Карьера моей матери закончилась, как только она покинула Берлин. Мое появление на свет окончательно похоронило её. Можете представить, какой спрос был в Голливуде на немецких актрис во время войны.

Потом он, стиснув зубы, спросил об отце. На этот раз она с огромным удовольствием ответила: «Спасибо, прекрасно. В шестьдесят первом, когда пришел Кеннеди, он подал в отставку. Заместитель государственного секретаря Майкл Мэгуайр. Благослови Господь Соединенные Штаты Америки». Штукарт познакомился с ним через маму, и они встречались, когда он работал здесь в посольстве.

– Когда это было? – прервал её Марш.

– С тридцать седьмого по тридцать девятый.

– Продолжайте.

Ну, потом он поинтересовался работой, и она ему рассказала. «Уорлд юропиен фичерз» – никогда не слыхал. Неудивительно, сказала она, никто не слыхал. Дальше в том же духе. Обычный вежливый интерес. Уходя, оставила ему визитную карточку. Он наклонился поцеловать руку и долго её лобызал, аж противно. На прощание похлопал по заднице. Слава Богу, этим все кончилось. Пять месяцев ни звука.

– До субботней ночи?

До субботней ночи. Не прошло и полминуты, как он позвонил. Теперь в его голосе не осталось и следов былого высокомерия.

– Шарлотта? – спросил он с ударением на втором слоге. Шарлотта. – Извините за эту мелодраму. Ваш телефон прослушивается.

– Говорят, прослушивают всех иностранцев.

– Правда. Когда я работал в министерстве, то видел записи разговоров. Но общественные телефоны безопасны. Я тоже говорю из будки. Я был в ваших краях в четверг и записал номер, с которого вы сейчас говорите. Как видите, у меня серьезное дело. Мне нужно связаться с властями вашей страны.

– Почему бы не поговорить в посольстве?

– Это небезопасно.

Судя по голосу, он был страшно напуган. И наверняка выпил.

– Вы хотите сказать, что собираетесь бежать?

Долгое молчание. Потом Шарлет услышала позади себя шум. Металлический стук по стеклу. Она обернулась и увидела стоявшего в темноте под дождем человека. Прижав руки к стеклу, он, словно ныряльщик, заглядывал внутрь будки. Она, должно быть, вскрикнула или так или иначе выдала свой испуг, потому что Штукарт страшно испугался.

– Кто там? Что случилось?