Читать книгу - "Украденное лицо - Тара Изабелла Бертон"

– Винни упивается добродетелью, – замечает Корделия.

Лавиния фыркает.

– Это всего лишь просекко, – оправдывается она. – Даже Корди пьет просекко. Мама нас заставляет.

– Презираю алкоголь, – подмигивает Корделия Луизе, собирая с диванных подушек остатки перьев. – Это порок.

– Господи, вот вас она не достает? – Лавиния задирает ноги на дорожный кофр. – Бьюсь об заклад, что ты даже в Бога не веришь, верно, Корди? Вот так она целый год гундит – верите, нет? А до этого она была вегетарианкой. А… Боже мой, да вы просто талант!

Она замечает пришитую Луизой на место кайму.

– Вы костюмер? У меня есть подруга-костюмер. Каждый год она сооружает для венецианского карнавала костюмы восемнадцатого века.

– Я не костюмер.

– Но шить же вы умеете.

Луиза пожимает плечами:

– Много кто шить умеет.

– Никто шить не умеет. А что еще вы умеете?

Этот вопрос застает Луизу врасплох.

– Не очень много.

– Не врите мне.

– Что?

– Вы особенная. У вас на лбу печать гения. Я ее разглядела – как только вас увидела. И вы… Вы тут с Корди дежурили, так ведь? Всю ночь. Вот это что-то.

Луиза никакая не особенная. Она это знает. И мы это знаем. Ей просто нужны четыреста пятьдесят долларов.

– Вы актриса? Для актрисы вы достаточно красивая.

– Я не актриса. (Для актрисы Луиза недостаточно красивая.)

– Художница?

– Нет.

– Тогда вы писательница!

Луиза теряется.

Она теряется потому, что вообще-то нельзя называть себя писательницей, если не написала ничего, что бы кому-то понравилось, и тебя напечатали. Если ты даже не написала того, что тебе понравилось бы самой предложить кому-то для публикации. Если в Нью-Йорке слишком много писателей-неудачников, над которыми смеются. Но она теряется достаточно долго, прежде чем ответить «нет», чтобы Лавиния за это ухватилась.

– Я так и знала! – Она хлопает в ладоши. – Так и знала! Конечно же, вы писательница. Вы – женщина слов. – Она быстро перебирает карточки со словами: облегчать, отстаивать, одобрять. – И не стоило мне в этом сомневаться.

– Ну, в смысле…

– А что вы написали?

– Ну, знаете… немного. Всего-то пару рассказов и так, по мелочи.

– О чем они?

Теперь Луиза боится по-настоящему.

– Ой, понимаете… О Нью-Йорке. О девушках в Нью-Йорке. Что все пишут. Ерунда всякая.

– Не смешите меня! – Лавиния впивается горящими и сверкающими глазами. – Нью-Йорк – величайший в мире город! И, конечно же, вам хочется о нем написать!

Рука Лавинии так крепко сжимает ее запястья, Лавиния смотрит на нее так пристально и хлопает глазами так невинно, что Луиза не может заставить себя обмануть ее ожидания.

– Вы правы, – отвечает Луиза. – Я писательница.

– Я никогда не ошибаюсь! – хвастается Лавиния. – Корди говорит, что у меня какое-то чутье на людей: я всегда чувствую, что человек окажется интересным. Это как телепатия, но с поэтическим привкусом – от этого что-то случается. – Она, как кошка, растягивается на диване. – Знаете, я ведь тоже писательница. В том смысле… Сейчас вот работаю над романом. А вообще-то я в творческом отпуске.

– В творческом отпуске?

– От колледжа! Вот поэтому я и здесь. – Она пожимает плечами. – Живу в запустении, сами видите. Я взяла год, чтобы закончить роман. Но проблема моя в том, что во мне совершенно нет дисциплины. Я не такая, как Корди. Она прямо умница. – (Корди снова, не отрываясь, читает своего Ньюмена). – Я просто хожу по вечеринкам. – Лавиния зевает, долго и со вкусом. – Бедная Луиза, – произносит она. – Я вам весь вечер испортила.

В окна пробивается свет.

– Все нормально, – отвечает Луиза. – Не испортили.

– Ваш дивный пятничный вечер. Ваш дивный зимний пятничный… и прямо в праздники. У вас, наверное, планы были. Рождественская вечеринка, верно? Или свидание.

– Не было у меня свидания.

– А что вы тогда планировали? Прежде чем я все напрочь расстроила?

Луиза пожимает плечами:

– Не знаю. Собиралась домой. Может, телевизор посмотреть.

По правде говоря, Луиза планировала выспаться. Сон – самое соблазнительное, что может прийти ей в голову.

– Но ведь Новый год на носу!

– Вообще-то я редко куда выхожу.

– Но это же Нью-Йорк! – таращит глаза Лавиния. – А нам всего-то двадцать с небольшим!

Куда-то выходить – дорого. Так долго возвращаться домой. И за все надо платить. Слишком холодно. На станциях метро – лужи. Такси она себе не может позволить.

– Пойдемте со мной, – заявляет Лавиния. – Я поведу вас на вечеринку!

– Прямо сейчас?

– Конечно же, не сейчас, глупышка – я что, спятила? В гостинице «Макинтайр» устраивают встречу Нового года – это будет просто класс. Собираются задать лучшую из всех вечеринок. И я вам должна. За все те лишние часы – я вам должна проценты.

– Ты должна ей сто пятьдесят в час. – Корделия подает голос из кресла. – С семи до… – Она смотрит на часы. – До семи.

– Вот ведь блин! – Лавиния ругается так резко, что Луиза вздрагивает. – Я все наличные отдала уличному музыканту. Он играл «Нью-Йорк, Нью-Йорк» у эстрады в парке. «Мы очень устали и развеселились».

Она садится прямо.

– Вот теперь вы просто должны пойти, – заявляет она. – Если мы с вами больше не увидимся, я не смогу расплатиться с вами за работу.

Она так восторженно улыбается.

– Я должна вам больше, чем деньги, – продолжает она. – Я должна вам самую дивную ночь вашей жизни.

* * *

Это первая вечеринка, куда Лавиния ведет Луизу, и самая лучшая, та, к которой Луиза не перестанет мысленно возвращаться. Она отправляется туда в платье Лавинии из 1920-х годов (на самом деле это копия, сделанная в 1980-х годах и купленная в магазине, но Луиза этого не знает), которое она нашла на улице, потому что подобные вещи все время происходят с людьми вроде Лавинии Вильямс.

Гостиница «Макинтайр» – вообще-то, не совсем гостиница. Это нечто среднее между складом, ночным клубом и сценической площадкой в Челси. На шести этажах – примерно сто помещений. Половина из них убрана под гостиничные номера с привидениями из Великой Депрессии, но на верхнем этаже еще есть лес и целый сумасшедший дом, где Офелия лишается рассудка (там также ставят «Гамлета», но полностью без текста). И Луиза узнаёт, что актеры иногда заводят вас в потаенные спальни или часовни, целуют вас в щеку, в лоб или в губы, однако билеты стоят по сто долларов на одно лицо (и это без учета чаевых в гардеробе и десятидолларовой наценки при предварительном заказе), так что Луиза никогда там не была, чтобы лично в этом убедиться.