Читать книгу - "Тьма между нами - Джон Маррс"

В качестве аккомпанемента для семейного ужина она снова выбрала сборник хитов ABBA на старой пластинке, настолько заезженной, что допотопная игла то и дело перескакивает и слова песен теряются в шуме и потрескивании. Однажды я неосторожно предложила ей купить альбом на компакт-диске, чтобы нормально, без помех слушать музыку; посмотрев на меня с нескрываемым отвращением, Нина напомнила, кому когда-то принадлежала эта пластинка, и заявила, что избавиться от нее было бы «кощунством». «Мы ведь не можем менять вещи просто потому, что они стареют, так ведь?» — многозначительно добавила она.

Порядок песен помню наизусть. Раздаются вступительные аккорды SOS, и я не могу удержаться от усмешки (естественно, лишь мысленной) — юмор висельника, кажется, так это называется. Нина берет ложку и выкладывает мне в тарелку самый большой кусок курицы с дополнительной порцией овощей, щедро сдобренных соусом. Сама же обходится гораздо меньшим. После такого ужина я весь вечер буду мучиться от изжоги. Однако не жалуюсь. Благодарю ее и говорю, что пахнет очень аппетитно.

— Помочь? — спрашивает она, и я киваю в ответ.

Подойдя ко мне, нарезает мясо ножом на маленькие кубики и возвращается на свое место.

— Что интересного на работе? — спрашиваю я.

— Ничего.

— Народу много? Судя по толпе детей, играющих на улице, уже начались пасхальные каникулы.

— Все-то ты замечаешь из своего «вороньего гнезда»…

— Просто наблюдаю.

Курица наполовину сырая, но я молчу и окунаю кусочки в соус, чтобы замаскировать тошнотворный вкус.

— Сегодня с утра были дошкольники, так что пришлось попотеть, — продолжает Нина. — Некоторые родители просто сваливают на нас детей, будто мы — няньки, а сами сбегают за покупками. Суть нашей программы — читать вместе с детьми. Но есть женщины, которые тяготятся материнством, так ведь?

Кусок картофеля падает с ее вилки на стол. Она дважды пытается поддеть его, размазывая соус по тонкому светлому кружеву. Ненавижу, когда она стелет эту скатерть. Ее сшила моя бабушка незадолго до своей смерти. У нее был рак груди. Меня так и подмывает сделать Нине замечание, но я прикусываю язык и делаю вид, что ничего не произошло.

— Кстати, Луиза снова беременна, — говорю.

— Кто это?

— Луиза Торп из восемнадцатого дома. Ее муж — таксист.

— С чего ты взяла?

— У него на машине стоит желтый фонарь, такой с шашечками.

— Нет, — она мотает головой, — откуда ты знаешь, что она беременна?

— А, — выдавливаю из себя улыбку. — У нее появился животик. Еще пару недель назад его не было, а тут…

Осекаюсь, понимая, что подняла скользкую тему. К сожалению, слишком поздно.

— Когда у меня начал расти живот, ты не была столь наблюдательной, а? — спрашивает Нина, сверля меня взглядом.

— Пожалуй, — откликаюсь я и опускаю голову, делая вид, будто увлечена едой. Комнату словно пронзает ледяной ветер.

— Я и сама заметила только на шестом месяце, — вспоминает Нина. — У меня не было ни токсикоза, ни тяжести, ни усталости, ничего. Все складывалось удачно…

Еще ниже опускаю голову.

— До определенного момента, — продолжает она. — Все складывалось удачно до определенного момента.

Ее тон не предвещает ничего хорошего. Надо бы сменить тему, но я свои новости уже исчерпала.

Нина с грохотом роняет приборы на тарелку. Я вздрагиваю и молча наблюдаю, как она поднимается, достает вторую пластинку из двойного альбома и ставит песню Does Your Mother Know^[5], одну из самых заводных у ABBA. Едва раздаются первые аккорды, ее лицо светлеет, и она принимается подпевать.

— Помнишь, мы всегда под нее танцевали? Брали расчески вместо микрофонов и пели. Я за мужчин, а ты за женщин, — внезапно заявляет Нина и подходит ко мне.

Я сжимаюсь, не зная, чего ожидать. Но она лишь протягивает руку.

— Прости, я уже слишком стара для этого, — пытаюсь отговориться я.

— Отказы не принимаются!

Приходится встать — просто нет выбора. Мы выходим на свободный пятачок комнаты; Нина, приплясывая, берет меня за руки и начинает вести. И не успеваю я оглянуться, как мы уже кружимся по комнате, насколько позволяет моя ограниченная подвижность, словно две идиотки. На мгновение будто вернулись наши восьмидесятые, когда мы точно так же дурачились, плясали и горланили во весь голос. И впервые за очень долгое время я ощущаю связь между нами. Как же это приятно!.. А затем вижу наше отражение в окне.

Нет, Нина давным-давно не моя малышка, а я — не ее мать.

Припев начинает сходить на нет, и вместе с ним исчезают воспоминания о прошлом. Возвращаемся за стол и продолжаем мерзкий ужин, одинаково отвратительный обеим.

Я пытаюсь завязать светскую беседу. Спрашиваю, какие у нее планы на завтра, упоминаю имена нескольких ее коллег, и к тому времени, когда она заканчивает рассказывать мне о жизни людей, которых я никогда не видела, ужин — ко взаимному облегчению — заканчивается. Я уже чувствую, как едкий желудочный сок начинает медленно подниматься вверх по горлу, и поспешно сглатываю. Сегодня полночи придется сплевывать тошнотворную слюну в стакан рядом с кроватью.

— Убрать со стола? — вежливо предлагаю я.

— Да, было бы неплохо.

Начинаю складывать тарелки и приборы.

— Отлучусь в ванную, а потом помогу тебе подняться наверх, — бросает Нина, уходя.

Я оглядываюсь через плечо, чтобы убедиться, действительно ли она ушла, — и поспешно делаю глоток вина прямо из бутылки. Оно оказывается сладким, как нектар. Я с наслаждением отхлебываю еще и тут же спохватываюсь — вдруг она специально оставила его, чтобы проверить меня? Не желая попасться, доливаю в бутыль воды из чашки, а остатками смачиваю салфетку и пытаюсь оттереть жирное пятно на скатерти.

— Не трудись, — снисходительно говорит Нина, появляясь в дверях. — Постираю в машинке при высокой температуре.

— Но это же кружево. Расползется.

— Тогда выкину и куплю новую.

С большим трудом сдерживаюсь, чтобы не ввязаться в склоку.

— Готова? — спрашивает она.

Безучастно смотрю на улицу. Начало восьмого, а еще светло.

Внезапно Нина хватает меня за запястье и впивается ногтями. Я вскрикиваю от боли и разжимаю кулак. Штопор, который я успела сунуть в рукав, с лязгом падает на стол, однако Нина не отнимает руку, и ее ногти продолжают язвить мою кожу. Сжимаю зубы, стараясь не показать, как мне больно. В конце концов она ослабляет хватку и отпускает руку.

— Собиралась положить его вместе с грязными тарелками, — пытаюсь оправдаться я.