Читать книгу - "Самая страшная книга, 2014–2025 - Ирина Владимировна Скидневская"

– Ой, а это кто? – Мишка задумчиво разглядывал содержимое жестянки.

– Это личинки мух, – благоразумно соврал Олег. Не стоит сыну знать, откуда именно он выковырял этих тварей.

– Муууух? – недоверчиво протянул Мишка. – Такие большие?

– Ага, – кивнул Олег. – А потом эти мухи грязными лапами бегают по столу и еде. Понял теперь, почему нельзя еду оставлять?

Мишка кивнул, с опаской покосившись на червей. Олег был горд своим педагогическим приемом.

– Ну давай, – щедрым жестом протянул он банку сыну. – Насаживай и плюй, как я тебя учил.

Сын запустил пальцы в жестянку.

– Извиваются, – прокомментировал он. – Не поймать.

– Хватай сильнее, не бойся, – махнул Олег. – Рыбе все равно – помнешь не помнешь.

Мишка нахмурился и зашурудил в банке.

Олег довольно хмыкнул и потянулся. Папа – он такой, папа все может. Вот об этом как раз Маринке и нужно рассказать…

– Ой! – вдруг вскрикнул сын.

Червь все-таки выскользнул из маленьких пальчиков и сейчас извивался у него на животе, сползая вниз, к шортам.

– Фу! – Мишка вскочил, пытаясь стряхнуть с себя мерзкую тварь, но та, дернувшись, вдруг исчезла где-то под поясом. – Аааа! – Мишка, путаясь в штанинах, начал стягивать с себя шорты, не удержался, упал и барахтался на спине, суча ногами.

– Да что ж ты такой неуклюжий, – Олег, стараясь скрыть улыбку, пришел сыну на помощь. – Ну и где этот преступник, что напал на тебя?

– Не знаю… – шмыгнул носом Мишка.

Червяка действительно было нигде не видать.

– Ну сбежал, значит, пока ты на земле валялся. А вот шорты-то извазюкал, что мама скажет?

– Мы ей не будем говорить… – Мишка расстроенно рассматривал вымазанные землей и травой шорты. – Я твоей рубашкой прикроюсь.

* * *

– Папа… У меня живот болит… – Мишка растерянно переминался с ноги на ногу. Олег припомнил, что за последние пару часов сын раз пять отбегал в кустики.

– Что такое? Ты что-то съел?

– Ну вон только те ягоды на кусте… Пока ты за червяками ходил.

– На каком, покажи?

Олег совершенно не разбирался в ботанике – и уж тем более ничего не мог сказать по поводу полусухого объеденного куста.

– Много съел?

– Вот, – Мишка выставил вперед растопыренную пятерню.

– А не вот? – Олег поднял вверх вторую руку сына.

– Неее, – замотал головой тот. – Неее, там совсем чуть-чуть было.

– Ну тогда они тут ни при чем, – с преувеличенной уверенностью заявил Олег. – Только маме не говорим, ладно?

Мишка послушно кивнул.

– Ты просто съел что-то не то, вот живот у тебя и прихватило.

– Кто схватил мой живот?

– Болячка. Болячка схватила твой живот. Пошли в домик, уже вечер.

Наутро лучше Мишке не стало. Его поносило и знобило, на лбу выступили капельки пота, а челюсти сводило судорогой.

От мысли, что нужно звонить врачу, а тот потом все расскажет Маринке, Олегу становилось дурно.

– Папа, – хныкал Мишка, – а где врач?

– Да я ему звонил. Он сказал, что просто немытые руки были, вот и все. Поболит и перестанет. – В этот момент он сам в это верил. – Вот тебе крепкий чай.

Густой, вонючий, терпкий – почти что чифирь, – Олег вливал чай в рот сыну кружками. Мишка отплевывался, его рвало вязкой, практически черной жижей, а Олега колотило от ужаса, что Марина будет на него орать.

– Пей-пей-пей, – бормотал он, упирая очередную кружку в зубы уворачивающегося сына. – Пей-пей-пей, врач сказал, что это лучшее лекарство.

Мишка затихал и начинал покорно глотать – а потом его снова рвало в эту же кружку.

* * *

То ли деланая уверенность Олега возымела действие, то ли это действительно было банальное расстройство желудка, но к вечеру Мишка взбодрился.

И даже попросил есть.

Олегу стоило огромных усилий отказать ему. Он слышал, что при отравлениях ничего нельзя есть – только пить и пить. Еще пара-тройка литров наикрепчайшего чая (за эти сутки Олег опустошил все запасы заварки в домике) отправилась в рот сыну. Тот уже даже не сопротивлялся, только послушно глотал, глядя на отца воспаленными и слезящимися глазами.

Наутро Мишка снова попросил есть. Как бы в подтверждение этих слов из его живота доносилось громкое бурчание.

– Ты уверен, что ничего не болит? – обеспокоенно спросил Олег, вглядываясь в лицо сына.

Что-то ему не нравилось. То ли то, что Мишка как-то странно кривил рот при разговоре; то ли слюна, что скапливалась в уголках губ; то ли нога, которой тот странно притоптывал, – что-то было не то.

Мишка кивнул и, резко высунув язык, быстро слизнул слюну.

Олег пожал плечами – в конце концов, может быть, это всего лишь обычные последствия пищевого расстройства. Тут после похмелья еще полдня чувствуешь себя как полудохлый зомби, так с чего это после отравления бегать огурчиком?

Мишка начал икать. Икать густо, глубоко, утробно, содрогаясь всем своим худеньким тельцем.

– Ну хорошо, хорошо, – сжалился Олег. – Сейчас.

Он быстро настругал в миску тушенки, нарубил толстых ломтей хлеба, бросил туда же горсть помидоров черри и поставил на стол.

– Садись, – сделал он приглашающий жест. – Кушать подано, идите жрать пожа… Только маме не говори, – осекся он, сообразив, что произнес «не то» слово.

Мишка – как-то странно, боком, подволакивая левую ногу – подошел и забрался на табурет. Икота усилилась.

– Может, тебе воды?

Сын снова икнул.

– На, – Олег плеснул в коричневую от чая кружку воды и повернулся к Мишке. – То… – и замер на полуслове.

Мишка сидел, сгорбившись над тарелкой с тушенкой, и открывал рот. Открывал медленно, как будто время вокруг него застыло. Открывал – и так же медленно, словно пробираясь через что-то вязкое, наклонялся вперед. Открывал и открывал, открывал и открывал… разве человеческая челюсть способна расходиться так широко?

И тут Мишка исторг из себя молочно-белую шевелящуюся массу.

Олег взвизгнул и отшатнулся, расплескав всю воду – а потом и вовсе выронив из рук кружку.

Обмякшее тело мальчика – как оболочка, из которой выпустили воздух, – повалилось на стол.

А черви все шли и шли из него, шли и шли, настойчиво и целенаправленно – в миску с едой. Тушенка с помидорами и хлеб уже скрылись под слизистой пульсирующей кучей, а те черви, которые уже не помещались в миске, ползали по столу, жадно пожирая крошки. Они облепили банку из-под тушенки, нож, которым Олег резал хлеб, – все, что когда-либо касалось еды. В воздухе нарастал едва заметный, но уже ощутимый густой и липкий звук чавканья, всасывания и втягивания в себя.

Черви жрали.

А те, что нажрались, так же настойчиво и целенаправленно возвращались обратно. В застывший