Читать книгу - "Триллион долларов. В погоне за мечтой - Андреас Эшбах"

Должно быть, вид у Джона был вопросительный, потому что Альберто подоспел ему на помощь:

– Это такая опера. Верди.

– Звучит так, как будто вы хотите меня туда заслать, – сказал Джон.

– В качестве контрастной программы к вашему небольшому приключению в прошлые выходные.

– Я думаю, мне надо после того еще прийти в себя? Кроме того, я не люблю оперу.

– Опера – это сопутствующий факт. Вам было бы неплохо познакомиться с Анджелли. Он интересный человек. Со своим стилем, Grandezza… настоящий джентльмен. Вы сможете на живом примере увидеть, как человек умеет обходиться с деньгами и влиянием. – Он улыбнулся. – Кстати, фирма Феррари тоже принадлежит ему.

* * *

В половине третьего Джон подкатил к Teatro alla Scala на «Роллс-Ройсе». Служители в униформе распахнули перед ним двери и проводили его и телохранителя в фойе к остальным гостям. Транспарант, натянутый между римскими колоннами, возвещал, что специальное представление спектакля, посвященное стапятидесятилетию Collaborazione Fernet-Branca, зарезервировано для приглашенных гостей. Внутри здания, несмотря на послеполуденное время, было так темно, что хрустальные люстры были зажжены, благородно отражаясь в полированных полах. Фойе было наполнено гулом негромких разговоров, на серебряных подносах разносили стаканы с темно-коричневым ликером, и Джону показалось, что многие посмотрели в его сторону, но сделали вид, будто не узнали его.

Его провели по красному ковру наверх, в полукружие коридора, ведущего к ложам. Потом – высокие наборные двери с высоко расположенными ручками, будто раньше люди были великанами. И потом, окруженный своего рода свитой, его приветствовал Анджелли.

– Это для меня большая честь, – сказал миллиардер, и слова прозвучали искренне. У него были волнистые волосы с проседью, как у патрона, но он казался существенно витальнее и динамичнее. Было видно, что он, несмотря на свой возраст, все еще может притягательно действовать на женщин. Бесчисленные тонкие морщинки прорезали его живое лицо и свидетельствовали о бурно прожитых годах.

– Я вам не завидую, – сказал Анджелли, когда они вошли в ложу, а их охранники договаривались между собой о распределении функций. – Я знаю, что это такое – унаследовать состояние. Зачастую бывает так, что начинаешь принадлежать деньгам, а не наоборот. С этим надо бороться. Это действительно непросто.

– Одну битву я уже пережил, – сказал Джон. – Может быть, слышали.

– Да. Внутри семьи. Это плохо. Но поверьте мне, это только начало.

Ложа была обескураживающе маленькой. В ней помещалось всего два кресла. Да и сам зал, круглый, с красными плюшевыми креслами в партере и с шестью рядами лож, похожих на куриные клетки, показался Джону неожиданно маленьким.

Неизбежное: опера. Анджелли слушал благоговейно, Джон смертельно скучал. Сцена была обставлена импозантно, на исполнителях были великолепные костюмы, и дирижер, синьор Риккардо Мути, как Джон прочитал в программе, был неистов. И все же Джон предпочел бы рок-концерт, может, Роллинг Стоунз или Брюса Спрингстина.

В антракте они беседовали. Анджелли рассказал ему, что вскоре собирается уйти из бизнеса, а управление концерном передать своему племяннику Джованни Альберто.

– До подобных мыслей когда-нибудь доживете и вы. Мой сын Эдуардо, например, совершенно не подходит в качестве преемника. Слишком слабый характер. Он перед каждым решением будет спрашивать звезды или ясновидящих, и в мгновение ока все придет в упадок.

Но удалением от бизнеса пока даже не пахло, напротив: Анджелли казался центром деловой жизни. Каждое мгновение подходили аристократического вида господа в сопровождении элегантных дам, пожимали промышленнику руку, и он знакомил их с Джоном Фонтанелли. Джон вежливо пожимал руки, крепкие, жадные, вялые, брутальные, и целовал дамам ручки, как его учила синьора Орсини. Он заглядывал в разные глаза – обрадованные и враждебные, заинтересованные, тупые, презрительные и дружеские.

– Гюинар, – представился жилистый француз. – Жан Баптист Гюинар. Очень рад, месье Фонтанелли.

– Жан, – объяснил Ангелли, – сделал из своей страсти профессию. Можно так сказать, Жан? Ему принадлежит верфь в Каннах. Он строит яхты.

Словно дрожащая стробоскопическая картинка, пришло воспоминание. Кони-Айленд. Их игры в песке. Если поднять глаза, в море всегда виднелись далекие яхты с крохотными фигурками на палубе, и было известно, что это богатые люди. Сказочные существа. Не те, кого можно встретить. Богатые люди были волшебным образом отдалены от нормальной жизни, к ангелам они стояли ближе, чем к людям.

И жили они на яхтах.

– Очень рад, – сказал Джон, пожимая руку строителя яхт Жана Баптиста Гюинара.

* * *

– Яхта?

Грегорио Вакки глянул на стол, заваленный проспектами, журналами и книгами, так, будто Джон и Эдуардо разложили здесь собрание отвратительных порножурналов. Свой вопрос он задал в нормальной разговорной громкости, но с такой резкостью, что это прозвучало как вскрик. Даже сторожевые собаки снаружи на газоне навострили уши.

– Ну, яхта, и что? – сердито ответил Эдуардо. – Джон богатый человек, а богатому человеку нужна яхта.

– Ах-ах-ах! – немилосердно заявил его отец. – Бессмысленная роскошь. Владеть яхтой – все равно что рвать под проливным дождем тысячедолларовые купюры, как сказал кто-то.

– Джон может рвать тысячедолларовые купюры до конца своей жизни, не переставая, если захочет.

– Я не вижу, каким образом это может приблизить исполнение пророчества.

Эдуардо закатил глаза.

– Но это же несусветная глупость! Ты же знаешь, что никакая яхта не может быть для Джона слишком дорогой. Будь то хоть Королева Елизавета!

В миг бесценной, редкой ясности, какую иногда переживаешь во сне, когда внезапно понимаешь, что видишь сон, Джон осознал, что надо немедленно принять решение, которое определит его жизнь в долгой перспективе. Он подался вперед, с таким чувством, будто все происходит в замедленной съемке, протянул руку через стол и выудил из проспектов корабельных маклеров один, который бросился ему в глаза еще раньше – из белого картона с золотым тиснением: изображением самой большой из предлагаемых яхт и кратким описанием: океанская яхта 53-метровой длины, с двумя шлюпками и вертолетной посадочной палубой, укомплектованная экипажем в двенадцать человек. Продажная цена была чрезмерная, равно как и стоимость текущего содержания.

Он поднял проспект в развернутом виде.

– Я решил, – заявил он твердым голосом, который рассек пространство, словно стальной хлыст, – купить этот корабль.

Они посмотрели на него, Эдуардо с выпученными глазами, Грегорио с отвисшей челюстью. Никто ничего не сказал. Наконец Грегорио протянул руку, взял проспект и молча изучал его с откровенным недовольством. Потом вернул его со словами: