Читать книгу - "Конец света - Андрей Лебедев"

Грохнул дважды «стечкин».

— Давай его…

— Куда?

— Туда, где у нас верблюда!

— Товарищ майор!

— А тебя, Цугаринов, я когда-нибудь так награжу, будешь у меня…

Духа закопали под горкой на собачьем кладбище, где уже были похоронены подохший от старости кобель Сундук и задавленная назаровским бензовозом сука Шлюха.

Закапывали духа ефрейтор Бабаеров и рядовой Кулумбегашвили. Витька Глагоев как дежурный все это дело должен был контролировать.

Потом Бабаеров с Кулумбегашвили в качестве поощрения попросили у Витьки в долг тысячу афгани. Витька понял на что и дал.

А сам пошел в вагончик, где включил приемник… По Би-Би-Си передавали концерт Севы Новгородцева. Сева сказал, что юннаты из Саратова скрестили свинью и курицу и что получился свинокур… Было смешно…

А потом поставили «Квин»… «Богемскую рапсодию». И Витька представил себе, как в трех километрах от него сидит теперь его кореш и земеля лейтенант Валера и тоже слушает. И вспоминает Ленинград. Завтра Витька сдаст дежурство и пойдет к нему на пост. Они покурят и будут слушать «Квин». И будут говорить про Ленинград.

А там в Ленинграде живет девчонка — грудь четвертый номер, талия в четыре пальчика обхват — и вовсе она не сосала у Филонова! И вовсе она ни у кого еще не сосала… Она Витьку ждет. Или Валерку… Когда они вернутся домой.

* * *

Но Судьба распорядилась иначе.

Остался Цугаринов в армии.

А прапорщик Леша Старцев по званиям обскакал Цугаринова и стал его начальником.

И служили они Родине, защищая ее — сперва от афганских террористов, потом от чеченских, а теперь вот настала пора защищать ее от объединенных террористов, от мировых чертей.

И был у них один офицер, на которого оба они — и генерал Старцев, и полковник Цугаринов — могли положиться, как на самих себя. И звали этого офицера Саша Мельников.

Именно Саше Мельникову, майору Мельникову, и предстояло теперь собрать в единый мозговой кулак разрозненные пальцы некогда сильной длани.

* * *

— Мы поставим во главе каждого из государств просвещенного короля-мусульманина, — сказал Ходжахмет, — или просвещенную королеву-мусульманку, — поправился он, поглядев в сторону принцессы. — Давайте вспомним, как процветали и Испания, и Португалия при арабах! И Малага, и Сарагоса! А что принесла им реконкиста и изгнание арабов? Мрак средневековья?

— Но, сударь, согласитесь, что именно после реконкисты в Испании и в Португалии появились Колумб и Васко да Гама, и обе эти страны стали метрополиями великих империй! — возразила принцесса.

— Ах, полно вам, ваше высочество, арабы открыли Америку еще до Колумба, и останься Испания мусульманской, империей она стала бы гораздо быстрей, не пережив, кстати говоря, ужаса средневековых инквизиций.

— Но отчего же тогда в Америке Колумб не обнаружил Корана и мечетей? А нашел только индейские пирамиды Теночтитлана? — ехидно спросила принцесса.

— Он плохо искал, и вообще, ваши христианские историки все подтасовали, — сказал Ходжахмет. — Но кабы вы остались под дланью короля-араба, то наверняка не проиграли бы Англии своего главного сражения и сохранили бы статус морской державы.

— Правь Испания морями, — пропела принцесса на мотив британского гимна.

— Вот-вот, — кивнул Ходжахмет, — и я про то же самое.

— К чему вы клоните? — спросила принцесса.

— Я хочу заключить с вами конкордат с особыми кондициями, — ответил Ходжахмет. — Я хочу предложить вам брак с моим сыном Сеидом, тогда по кондициям нашего конкордата вы станете королевой объединенной континентальной Европы со столицей в Париже…

— Вы сказали континентальной Европы, а как же Англия? — спросила принцесса.

— В Англии будет король-мусульманин, и к Англии вернутся ее колонии, включая Соединенные Штаты Америки, Индию, Канаду, Новую Зеландию и Австралию, где будут посажены вице-короли. Точно так же вице-короли будут посажены и в Бразилии, как это было при доне Педро Первом Бразильском — первом вице-короле Бразилии при португальском короле… Так будет со всей Латинской Америкой, и население всех этих в прошлом католических стран согласится на это по просьбе Папы Римского, ныне находящегося у нас в гостях.

— А сколько лет вашему сыну? — поинтересовалась принцесса.

— Ему только что исполнился один месяц, сударыня, — учтиво прижав руку к груди, ответил Ходжахмет.

— Значит, это будет морганатический брак? — спросила принцесса.

— Как угодно, сударыня, но вам придется принять нашу веру и исполнять обязанности, покуда наш сын и ваш муж не станет совершеннолетним.

— Все это так странно, все это так странно! — всплеснув руками, воскликнула принцесса. — Но если у меня уже есть жених? — спросила она, умоляюще взглянув на Ходжахмета.

— Вы нам скажите, кто он, — ответил Ходжахмет, — и мы облегчим ваши страдания, ведь, как говорил один из великих руководителей той страны, где я родился, нет человека, нет и проблемы!

* * *

Ходжахмету нравился Париж.

Он любил бродить по набережной Сены, особенно по правому ее берегу, от Орсэ дю Понт Неф, и потом обратно, от Сен-Мишель до моста Александра Третьего.

Ему не нравилась идея поселить своего сына и королеву в Лувре.

Пусть живут в Консьержери!

Средневековая Консьержери с ее башенками больше похожа на дворец короля-аскета, короля-тирана, каким и должен быть властитель половины мира…

А все эти барочные изыски, все эти дворцы королей-вырожденцев, все эти Прадо и Версали, все эти Лувры и Пале-Рояли… Они не похожи на дворцы королей-императоров. Наполеон оттого и не стал полновластным диктатором всего мира, потому что жил в роскошном Фонтенбло, а не как подобает тирану тиранов — в аскетической келье, в цитадели непреступной крепости своего рыцарского замка, окруженного рвом и каменной стеной со сторожевыми башнями.

И Фридрих Великий с его похожим на Петродворец сладким Сан-Суси, и Екатерина Великая с ее царскосельским дворцом — все они начали вырождаться, когда из предназначенных Богом крепостей они превратили среды своего обитания в барочные анфилады танцевальных зал…

А педики не могут властвовать над миром.

И Ходжахмет решил написать в своем политическом завещании, которое он оставит Сеиду, что все их потомки будут обязаны жить в крепостях… Но не во дворцах, которые потом станут музеями…

«Этот город мог бы быть имперской столицей мира, — думал Ходжахмет, вдыхая терпкий воздух Парижа, — а они превратили его в какой-то центр беспорядков хулиганствующей молодежи, всей этой самоуверенной и наглой швали — от простых богатых бездельников, что десятилетиями тусуются в книжных лавках на Сен-Мишель, изображая из себя прогрессивное студенчество, от всех этих педиков и наркоманов, до элементарных стяжателей греха — сутенеров, проституток, торговцев наркотиками… И что самое интересное, им всем здесь не хватало и недоставало всегда именно свободы. И из-за этого они громили витрины и в 1967-м, и в 2006-м… Им всем было мало свободы, чтобы еще больше грешить, чтобы довести свою прожженную грешность до абсолюта… Они все протестовали против наступления на их свободы… Я покажу им свободу!»