Читать книгу - "Мертвый среди живых - Итан Блэк"

— Он нуждался в последующем лечении, верно?

— Конечно. Терапия, хирургия. Я заново сделал ему лицо.

— Так, значит, он посещал больницу, да?

— Нам пора, Везунчик, — ухмыляется Мики; теперь он тоже понимает, что к чему.

— Он заполнил одну из форм со сведениями о пациенте. Верно? Написал имя? Аллергии?

— При чем здесь аллергии? — Доктору Мэтуру как-то не по себе. — Детективы, помилуйте! Формы со сведениями о пациенте имеют строго ограниченный доступ. Я не могу показать их.

— О, так теперь мы следуем правилам?

Доктор Мэтур краснеет, смотрит на студентов и никнет, признавая, что придется поступиться своим эгоизмом.

— Полагаю, что если бы я читал факс, а вам выпало стоять рядом, то у меня через плечо вы увидели бы необходимое.

Через пять минут все трое уже находятся в кабинете больничной администрации для связей с общественностью — там гудит факс и, хрипя, выползает лист бумаги.

СВЕДЕНИЯ О ПАЦИЕНТЕ

Бумага движется судорожно, рывками. Воорт хватает листок раньше Мэтура. Игра «Прочти через мое плечо» загублена.

УЭНДЕЛЛ НАЙ

— Взгляни на «а» в слове «Най», — говорит Воорт Мики, держа рядом с факсом копию записки из Центрального парка.

— О Господи! — говорит Мэтур, и глаза у него широко открываются.

— Оба текста написаны одним человеком, — задумчиво произносит Мики.

— Уличное избиение отличается от профессионального, — говорит Мэтур. — Умелец точно знает, куда бить, и бьет туда снова и снова.

За окном садится солнце. Тени удлиняются, смеркается. Воорт чувствует, что где-то там ходит Уэнделл — человек, которому пытался помочь Мэтур, которого Артур Бирнбаум вспоминал как очень вежливого и из-за которого винила себя Эстель Мур.

— Везунчик, подумай о себе, — говорит Мики. — На всякий случай вызови пару кузенов в свой квартал.

Воорт звонит Азизу, чтобы получить ордер на обыск.

18.50.

«Забавно узнать, о чем ты думаешь в самое неподходящее время, — говорит Уэнделл в микрофон, неторопливо поднимаясь по Второй авеню поблизости от Пятьдесят пятой улицы в сторону офиса Эйдена Прайса. — Пытаешься не отвлекаться и думать о главном, но неожиданно возникают самые непонятные мысли».

Теперь Уэнделл в роли священника. Уэнделл — духовное лицо и наслаждается приятным теплым вечером. Отец Дуглас Дэли из Тампы — так он подписал регистрационную карточку в отеле «Нордик», — прихрамывая из-за старой «раны», в конце часа пик идет по переполненным людьми тротуарам. Рыжевато-коричневый плащ расстегнут, чтобы выглядывал воротничок священника. Удлиненные бачки, коричневые контактные линзы, фальшивая бородка, парик, какие были в моде лет пять назад за пределами Нью-Йорка, особенно на юге.

Очередной дипломат, потертый, лилового цвета. В нем предметы, необходимые Уэнделлу, чтобы отправить на тот свет мистера Эйдена Прайса.

«Прошлой ночью я боялся, что страх существенно осложняет дело, но, кажется, воспоминания отвлекают меня. Иногда они настолько сильны, что мне почти физически приходится отталкивать их. Вот убийца, которого ищет весь город, и из-за такого-то я волновался? Чего ради беспокоился, как бы не испортить дела? Зачем подробно изучал, как буду выбираться из офиса на тридцать восьмом этаже после убийства босса?»

Он останавливается у газетного киоска, смотрит на специальный выпуск «Нью-Йорк пост» с заголовком на первой странице «Кто следующий?» и вдруг мысленно слышит бас:

— Уэнделл?

— Папа…

Уэнделл видит Скотта Ная в грязной куртке, грубых ботинках и замызганных джинсах, чувствует запах дизельного топлива — таким был отец каждое утро, грузно входя в кухню.

— У тебя усталый вид, папа.

— Это хорошая усталость — работал в поте лица.

Скотт целует маму и валится в кресло у обеденного стола. Ставит рядом спортивную сумку с эмблемой профсоюза транспортных рабочих — там его каска и оранжевая куртка.

— Где твой табель, приятель?

Скотт сладкоречивый. Скотт из грозных мускулов и сплющенного лица, над которым как скульптор потрудился боксер-любитель среднего веса в ходе шести матчей за приз «Золотая перчатка» — пик несостоявшейся карьеры. Каштановый чуб все еще по-ребячески странно свисает над дневником — наглядной историей наказаний. Довольный человек в домашней обстановке, он сохраняет в приличном виде подземный город, когда миллионы жителей спят: стирает граффити со стен пешеходных туннелей, рассыпает крысиный яд вдоль линии подземки Флэшинг, смывает шлангом грязь, оставшуюся на платформах за день от четырех миллионов ног на «Таймс-сквер», «Гранд-Сентрал», «125-й улице».

— «Отлично» по математике. И по английскому тоже, Уэнделл!

— Я старался учиться как надо — ты так говоришь, папа.

— Учителя сбиваются с ног ради тебя. Они для меня настоящие герои. И я горжусь тобой!

Уэнделл ест ложкой кукурузные хлопья, Скотт читает «Нью-Йорк таймс», а Мэри печет оладьи из овсяной муки с корицей — оладьи на молоке и масле, да еще с поджаристым беконом. Уэнделл ставит большой стакан с двумя ручками, а Скотт тычет пальцем в газету, благоговейно, слово в слово, следя за новостями.

— Хороший гражданин каждый день читает газету.

Он обращает внимание на каждую статью о муниципальных рабочих — водителях автобусов, пожарных.

— Папа, по телевизору какой-то человек назвал городских рабочих лентяями.

— Значит, он никогда не чистил туннель в два часа ночи…

…Теперь Уэнделл стоит возле Бруклин-колледжа, чуть придвинувшись по ленте времени вперед из детства… Дети, стремящиеся получить степени МВА, дети, мечтающие о «БМВ» и домиках на пляже. Дети, стремящиеся стать актерами и представляющие, как они получают «Оскара» или в крайнем случае «Тони». Журналистика для злопамятных, гуманитарные науки для стеснительных. «Я хочу поступить в „Корпус мира“», — думает Уэнделл… «Корпус мира» означает пару лет за границей, и Уэнделл влюбляется в девушку. Это она в его комнате однажды ночью предлагает: «Почему бы тебе не преподавать, Делл? Ты же любишь детей»…

…Теперь — события шестилетней давности, и доктор Филипп Халл обращается к бурному собранию отдела образования, а тем временем Уэнделл делает снимки разбушевавшейся аудитории. Халл торжественно заявляет:

— Прогнозируется увеличение населения на восточном побережье Манхэттена, и потому мы советуем продолжать данную строительную программу. Обслуживание зданий в Бруклине останется неизменным. Вероятно, здесь надо вести строительные работы.

Председатель добавляет с неопровержимой уверенностью:

— Эти самоочевидные цифры являются основой наших решений.

«Нет, ни за что не вычислить, какой проект выбросят. А как насчет качества здания? Освещения? Детей, которым нужна помощь?» — думает Уэнделл.