Читать книгу - "Прежде чем он согрешит - Блейк Пирс"

Она не успела прибыть на собрание группы до начала, поэтому вошла в зал как можно тише. Собрание проходило в небольшом общественном центре в центре города, где всегда пахнет выдохшимся кофе и пылью. Макензи нашла нужный зал в конце коридора и как можно тише открыла дверь. Когда она вошла, её заметили всего несколько человек. Получив пару неодобрительных взглядов, она нашла грязный складной стул в конце зала и присела на него.

Перед полукругом из стульев сидела женщина. Её звали Барбара Фрэнсис. Макензи созвонилась с ней по дороге в Александрию. Барбара проводила эти встречи. Не являясь жертвой насилия со стороны служителей церкви, она была социальным работником и психиатром, работающим с людьми, пережившими сексуальное насилие, что и сделало её подходящим кандидатом для руководства группой.

Никто не засуетился и не начал задавать вопросы, когда Макензи появилась в зале, поэтому она решила, что Барбара успела предупредить собравшихся о её визите. Макензи и представить не могла, как жили эти люди, имея за плечами травмирующий опыт. Она старалась вести себя тихо и внимательно слушать каждого выступающего.

Её поразил тот факт, что здесь были люди всех возрастов. Здесь была девочка, которая пришла с мамой и которая подверглась насилию в прошлом году в возрасте тринадцати лет. Был здесь и пожилой мужчина, недавно отпраздновавший своё шестидесятилетие. Над ним издевались с девяти до двадцати пяти лет, и священник говорил, что если тот расскажет что-либо отцу с матерью, то он их расстроит, и Господь точно отправит его в ад после смерти.

Макензи не знала жутких подробностей каждой истории, но могла видеть боль и муки, через которые проходили эти люди. В зале было четырнадцать человек, и каждый переживал травму по-своему. Для некоторых она превратилась в постоянный страх физического контакта, пусть даже речь шла о родных и близких. Для других – в периодически возвращающиеся ночные кошмары, которые не отпускали их целыми днями. Всех объединяло одно – чувство несправедливости, ведь насильников пусть и наказали, но это наказание не соответствовало тяжести их преступления.

Сидя в конце зала, Макензи чувствовала себя вуайеристом. Она начала сожалеть о том, что вообще сюда пришла, думая, что это решение было ошибкой.

Собрание закончилось через час. Когда все поднялись с мест, Барбара кивнула в сторону Макензи.

«Думаю, вы заметили, что сегодня у нас есть гость, – сказала она, – и я буду благодарна, если вы позволите ей присоединиться к нашей беседе. Это агент Макензи Уайт из ФБР. Она занимается расследованием дела, связанного с той болью, которая хорошо вам всем знакома. У неё есть пара вопросов, и мы будем благодарны вам за любую помощь».

Макензи получила вторую порцию недовольных взглядов. Было видно, что присутствующие ей не доверяли.

«Я постараюсь говорить кратко, – сказала она. – Никто из вас не знает отца Генри Костаса из католической церкви Благословенного Сердца в Вашингтоне?»

Некоторые посмотрели на неё ничего не выражающим взглядом и замотали головой. Двое из присутствующих решили, что не хотят участвовать в опросе и прошли мимо Макензи в сторону двери. Она задала ещё несколько вопросов, надеясь найти зацепку. Если принять ответы людей за правду, то никто из них не был знаком с убитыми и не слышал, чтобы друзья или знакомые стали жертвами насилия с их стороны.

Когда Макензи стало ясно, что общение с группой ничего не даст, она замолчала, дожидаясь момента, когда сможет поговорить с самой Барбарой Фрэнсис.

После собрания к Барбаре подошли для разговора несколько человек. Другие сразу покинули помещение, словно торопились уйти отсюда как можно скорее и перестать думать о том, что с ними случилось. Некоторые одарили Макензи злобным взглядом – им было неприятно её присутствие во время встречи.

Макензи осталась в зале, дожидаясь своей очереди, чтобы поговорить с Барбарой Фрэнсис. Она стала лучше понимать, через что проходили жертвы насилия со стороны священников, но ей всё также предстояло найти что-то новое, что помогло бы выйти на убийцу. Макензи решила, что Барбара с её опытом и образованием сможет найти недостающие детали.

Именно Барбара подошла к ней, когда в зале стало почти пусто. Она подошла не одна. Рядом с ней стояла женщина примерно тридцати пяти лет. Она была от природы красива, но носила волосы так, чтобы они ниспадали на лицо, и всё время смотрела в пол, словно боялась упасть. Когда они подошли к Макензи, сидящей у задней стены, женщина держалась ближе к Барбаре.

«Агент Уайт, – сказала Барбара, – во-первых, спасибо, что не прервали наше собрание».

«Конечно, – ответила Макензи. – Спасибо, что разрешили поприсутствовать и задать вопросы. Я понимаю, что те, кто сюда приходят, воспринимают эту тему, как нечто очень личное».

«Это так, – сказала Барбара. – Не выдавая подробностей дела, я смогла убедить их в том, что вы хотели помочь, помочь другим. Я думаю, многие остались глухи к моим словам и не захотели делиться своей историей с незнакомкой. Ну, а ещё… я бы хотела познакомить вас с Линдси».

Женщина застенчиво кивнула. Она смотрела на Макензи не дольше секунды, а потом вновь перевела взгляд на Барбару.

«Линдси позволила мне рассказать вам, почему она здесь. Сама она этого пока сделать не может. Линдси, ты уверена, что не хочешь выговориться?»

«Уверена, – тихо ответила Линдси. – Говорите вы».

«Сына Линдси изнасиловал священник, на чьи проповеди они ходили всю свою жизнь, – сказала Барбара. – Даже родители Линдси ходили в ту же церковь и смотрели на того священника, как на человека, которого любили и которому доверяли; человека, который уж точно не причинит вред другому.

Можете представить себе её удивление, когда тринадцатилетний сын признался ей, что семидесятидвухлетний священник совершал над ним откровенные порнографические действия. Это унизительно и…»

«Это мягко сказано, – сказала Линдси, видимо, решив, что Барбара была слишком снисходительна. – Этот ублюдок принуждал моего сына… он принуждал моего сына к оральному сексу и снимал всё на видео».

Казалось, Линдси задыхалась, произнося эти слова. Барбара кивнула и обняла её. Макензи видела, что Линдси хотелось плакать, но слёзы не лились.