Читать книгу - "Хороший отец - Ной Хоули"

– Вот что создает величие нашей страны, – говорит он. – Все мы, каждый из нас должен искать и найти то, что сделает нас счастливыми. Но счастье не дается даром. Разве счастье нашего ближнего менее важно, чем наше? Как я могу быть счастливым, если мой ближний страдает?

Кто-то бросает с галерки надувной мяч. Толпа внизу колышется, ловит его, перебрасывает из рук в руки, как привыкли на бейсбольных матчах и рок-концертах.

– Без надежды, – продолжает он, – нет роста. Без роста нет жизни.

Он выходит на знакомую дорогу, наращивая силу голоса. Он отбивает мяч ногой, подбрасывает его вверх. Став президентом, он все изменит. Разгонит лоббистов. Будет сперва разговаривать, а потом стрелять. Будет прислушиваться к мнению советников, к мнению народа.

– Мы не для того живем на земле, – говорит он, – чтобы убивать и топтать друг друга. Мы пришли на землю не ради богатства или возведения стен. Мы здесь, чтобы заботиться друг о друге, создавать семьи, растить детей.

Он сходит с подиума, делает шаг вперед. Ему хочется быть ближе к ним, ощутить раскачивающиеся перед ним руки.

– Мы здесь… – говорит он и вдруг чувствует удар в грудь. Звук слышит чуть позже: металлический щелчок, отдавшийся эхом по залу.

Он делает шаг назад, пытаясь удержаться на ногах. Вторая пуля бьет в шею. Он роняет микрофон, и мир вокруг опрокидывается. Сцена жестко встречает его, ломает запястье. Он лежит на ней, истекая кровью. Шесть секунд назад он говорил. Шесть секунд назад он шел навстречу концу. Теперь он теряет жизнь, видит, как она брызжет из него багровой дугой. Он тянется к горлу, хочет зажать струю, но в руке нет силы.

Подбегает жена, наклоняется к нему. Ларри с Фрэнком стоят над ним, обнажив оружие. Фрэнк кричит себе в запястье и вертит головой, шарит взглядом по толпе.

«Не так», – думает он, когда Рэйчел падает рядом с ним на колени. Он вспоминает, что дети дома с бабушкой. Надеется, что они не видят. Вспоминает сына, Натана. Последние секунды борьбы с ледяной водой.

«Папа тебя достал, – сказал он, вытащив мальчика из пруда. Его маленькое личико посинело, руки и ноги обвисли. – Папа тебя достал».

Смерть приходит к каждому. Сейчас очередь Джея Сигрэма.

– Пол! – позвал Мюррей.

Я огляделся. Я стоял на пустой сцене. Тяжелые люстры над головой, сдвинутый к кулисам занавес. Кроме меня и Мюррея, в театре никого. Я подумал о Джоне Вилксе Буте, выскочившем из ложи Линкольна в театре Форда, приземлившемся на сцену и сломавшем себе ногу. Я подумал, как он замер перед потрясенными зрителями – актер, упивающийся кульминацией сцены. Даже со сломанной ногой он встал, чтобы крикнуть: «Sic semper tyrannis!»

Так всегда с тиранами…

Политика всегда напоминала театр. Медицина тоже. Операции когда-то собирали зрителей: врач вскрывал ножом человеческое тело перед десятками любопытных. Операционная тогда называлась операционным театром.

– Пол, – повторил Мюррей.

Он стоял в оркестровой яме, глядя на меня, бессознательно заняв то самое место, где стоял мой сын, а я встал на место Сигрэма. Это было в природе зала – так гостей неизменно тянет к кухне.

«Это слишком, – подумал я. Слишком много всего. Место, где мы стоим, уже стало историей, здесь обитали лучшие и худшие свойства двуногого животного. Надежда, а за ней смерть. Уничтожение надежды. Если это сделал мой сын, я не понимаю мир, в котором жил. И не хочу в нем жить».

Sic semper tyrannis.

Но кто такой тиран, если не человек с оружием?

Он провел в Айове четыре месяца. Погода стала теплой, потом сырой, потом переменчивой. Шел град. Смерчи шатались по небу, как пьяные, уничтожая дома и скот. В иные дни бывало так жарко, что мексиканцы наполняли водой кормушки для скота и по очереди швыряли в них друг друга. Дэнни понял, что ему нравится ездить на велосипеде под дождем. Нравится смотреть, как накатывают тяжелые тучи, ощущать в воздухе электричество. Это было рискованно, и ему нравился риск, от которого перехватывало дыхание и вставали дыбом волосы.

Первый раз он увидел воронкообразное облако 16 июля. Палец злого бога протянулся с неба и разворошил американский муравейник. Дэнни ехал на север, к Седар-Рэпидс. Огромное грозовое облако наступало с запада. Ветер уже час постепенно усиливался от ровного бриза до резких порывов, раздувавших волосы и одежду. Дождь падал косо. На перекрестке он запнулся колесом и слетел в канаву. Грязная вода промочила башмаки и штаны. Он полежал минуту, проверяя, не сломал ли чего. Вдали тяжелая черная туча распласталась над равниной и родила изгибающийся палец смерти. Ветер выл в ушах. Он был ребенком тихих пригородов. Что он понимал в диких угрозах погоды?

Он поднялся на колени, потом на ноги. Побежал. Земля стонала. Он оглянулся. Палец превратился в руку, гибкую черную конечность, избивающую землю. Что он здесь делает? Риск – это одно, а тут безумие. Кругом гудело, как заходящий на посадку самолет. Он вспомнил давнюю встречу со смертью: полет на самолете в восемь лет. То чувство, что все происходит слишком быстро, не уследить. Он отыскал полуразрушенную каменную стенку и спрятался за ней. Понимал, что изгородь не защитит от смерча, но деваться было некуда. Он промок под дождем; градины, большие как бейсбольные мячи, колотили по плечам и спине. Было трудно избавиться от чувства, что земля и небо, весь мир ненавидят его, именно его.

Он вспомнил, как стоял на платформе, дожидаясь поезда подземки. В пятнадцать лет – он тогда жил с отцом. От скуки прогулял школу, чтобы побродить по городу. Дул сильный холодный ветер. Снег сдувало так, что он бесшумным голодным зверем наступал прямо на него. Под каждым из снежных хлопьев висела тень, и в неярком свете фонарей казалось, что это он движется, его несет ветром в снежную сеть, неподвижно зависшую в воздухе: так выглядит снег, когда тяжелые хлопья попадают в свет налобного фонарика и бьют в стекло прямо над твоими глазами.

Должно быть, он зажмурился. Взлетали и садились самолеты. На расстоянии вытянутой руки грохотали товарные поезда. Он услышал свой крик – протяжный гортанный вопль, поднимавшийся из каких-то первобытных глубин. Ему в голову не пришло молиться.

Когда он открыл глаза, ураган прошел. Ветер улегся, облака расходились, как мятежная толпа, вдруг утратившая ярость. Он лежал в бурьяне и тяжело дышал. В теле, в мозгу бежали электрические разряды. Он засмеялся.

В Айове выращивали кукурузу и сою. Еще сено, ячмень и клубнику. Здесь обитали медовые пчелы и рождественские деревья. На здешних лугах паслись четыре миллиона коров гернсейской и голштинской породы, айрширские, симментали и герефорды. Здесь выкармливали более двадцати четырех миллионов свиней: беркширов и белых честерских, гемпширов и ландрасов. Призовых хряков, дораставших до размеров «бьюика». И здесь водились эти свирепые и ужасные динозавры погоды, способные убить человека. Таковы факты. Таков сельскохозяйственный пояс Америки. Дэниел сорок пять минут искал велосипед, потом вернулся домой.