Читать книгу - "Я, Потрошитель - Стивен Хантер"

30 сентября 1888 года (продолжение)

Я шел сквозь ночь, мысленно представляя себе то, что оставил позади. Вполне возможно, это была самая счастливая моя пора за все приключение. И снова я побывал на волосок от гибели, поэтому чувствовал себя неуязвимым. Я чувствовал, что превосходство моего ума проявилось в больших масштабах, в игре не только против моих врагов, но против всего города Лондона, от молоденьких работниц до аристократов и ученых. Я стоял на пороге не просто победы, но триумфа, я громил своих врагов в пух и прах. Они понятия не имели, кто я такой и где меня искать, почему я делаю то, что делаю, и что мною движет. Последнее было очень важно, поскольку все, не зная этого, считали меня безумцем, действующим без какого-либо порядка, поймать которого можно лишь чисто случайно, но никак не за счет логики. И все списки «подозреваемых» – евреев, поляков, друзей убитых женщин, лгущих свидетелей, – публикуемые в газетах, доказывали, что лучшие наши умы по-прежнему далеки от истины.

Наконец я дошел до Гоулстон-стрит. Улица была пустынной. Днем оживленная (поблизости находился рынок), ночью она словно вымерла, в этой части города не было питейных заведений, сюда не заглядывали проститутки, и запертые лавки уличных торговцев по обеим сторонам оставались без присмотра. Я видел за чугунными решетками груды овощей и фруктов, слышал кудахтанье сидящих в клетках куриц, которые не были проданы и потому получили еще один день жизни в своих крошечных загаженных застенках; чувствовал запах конского навоза, сплошным слоем устилающего немощеную дорогу. Флажки – почему торговые улицы обыкновенно украшены, словно средневековые рыцарские турниры? – обвисли во влажном воздухе. Создавалось впечатление, что все жители покинули город, бежали в джунгли и попрятались в пещеры, спасаясь от надвигающейся гибели. Возможно, я и был этой погибелью, или, по крайней мере, ее предвестником.

Я не спеша шел по Гоулстон между закрытыми ставнями ларьками и безликими кирпичными стенами жилых зданий, ища укромный закуток, где можно было бы сделать свое дело, не опасаясь быть увиденным. Я находился рядом с чем-то под названием «Образцовый жилой дом Уэнтворт» – угрюмой крепостью из красного кирпича, позволяющей укрыться на ночь тем счастливчикам, кто может позволить себе за это заплатить, когда заметил арку, где скрывалась дверь, ведущая к полному убожеству и упадку, которое находилось несколькими этажами выше. Место было идеальное.

Юркнув в арку, я первым делом достал из кармана скомканный фартук и бросил его. Фартук упал не так, как нужно, – я хотел, чтобы кровь оказалась на виду, и тогда тупейший из тупых сообразил бы, что это такое. Чтобы получить надлежащую картину, потребовалось расправить ткань.

Покончив с этим, я достал кусок мела из брюк, куда заранее положил его как раз для этой цели. Почти целый месяц я тщательно обдумывал послание, с любовью разбирал его, подобно поэту, анализирующему свое стихотворение, ибо в нем должны были содержаться определенные сведения и определенные указания, но не более того. Выбрав подходящий участок стены, я начал писать, без спешки, крупным почерком, чтобы получилось письмо, а не каракули. Я задумал свое послание как зрительный образ, строчки абсолютно симметричные, катрен из длинной, короткой, длинной, короткой строк, несколько отрывистых, четких слов, полностью ясных по смыслу и намерениями и…

Господи Иисусе!

Я едва не выскочил из ботинок!

В то время как я сосредоточенно трудился, заканчивая третью строчку, что-то – точнее, кто-то – ткнул меня в спину.

Я в ужасе обернулся; сердце мое заколотилось подобно обезумевшей паровой машине, готовой вот-вот взорваться. Я протянул руку к ножу из шеффилдской стали, готовый вступить в схватку с врагом, которого необходимо убить.

Это оказалась маленькая девочка.

Лет шести, хрупкая и бледная, в мешке из грубого джута, босая, растрепанные волосы, ниспадающие на лицо, на огромные горящие глаза, кожа как жемчуг, но тут и там заляпана грязью.