Читать книгу - "Чучельник - Лука Ди Фульвио"

– Поганая твоя история, а не трогательная! – рявкнул он на помощника. – Что в ней трогательного? Назвать брошенного матерью ребенка именем преуспевающего дельца – это садизм и больше ничего! Помни, мол, что матери у тебя нет, что вместо матери у тебя коробка из-под обуви! А письмо? Что он пишет в письме?

– Усыновить его хотел.

– Не смей отдавать письмо Айяччио. – Амальди обернулся к помощнику, наставив на него палец, как пистолет. – Не смей! Он умирает от рака, не хватало ему в конце жизни второй раз остаться сиротой. Оставьте вы его в покое, и ты, и комиссар… – Он опять повернулся к Фрезе спиной и добавил почти шепотом: – Дайте человеку умереть спокойно.

– Ты навестил его? – спросил Фрезе после паузы.

– Нет.

– Почему?

– Я не знаю, что ему говорить. Ведь он, в общем…

– Посредственность?

Амальди по-прежнему глядел в окно, стоя к нему спиной.

– Я и сам боюсь посредственности, – тихо сказал Фрезе. – Посредственность, она хуже рака, верно?

– Да.

– Хорошо тем говорить, кто не болен. Мы ведь с тобой не больны.

– Нет. Мы не больны.

– Тебе надо его навестить.

– Вот возьмем убийцу, тогда…

– Еще возьмем ли. И будет ли жив Айяччио.

Амальди, не отрываясь, глядел в окно. На улице стоял оглушительный грохот. Когда он обернулся, Фрезе уже ушел. А на столе больше не было ни письма, ни личного дела агента Айяччио. Была только фотокопия фразы, которую оставил им убийца. «Спустись во чрево земное и, поискав, найдешь оккультный камень». Амальди казалось, что послание обращено к нему лично. Быть может, он воспользовался трагедией, чтобы возвыситься? Белокурая девушка, которой он пообещал дом, наполненный светом, умерла, чтобы он мог занять свое нынешнее положение и в тридцать семь лет стать одиноким и неприкасаемым? Она смеялась, любила, подверглась насилию и истекла кровью, только чтобы он теперь стал хозяином жизни? Какое право он имел воспользоваться ею даже не как знаменем в крестовом походе, а как щитом?

Он уселся за стол и нарезал шестнадцать бумажек. На каждой написал по одной прописной букве послания и начал составлять их вместе. КЛОН… РОК… УРОН…

Захотелось позвонить Джудитте и все рассказать ей. Но с чего начать?

РЕЗОН ДОМА… Чепуха. ОКО.

Наконец он поднялся, засунул фотокопию и бумажки в карман куртки и вышел. Надо с кем-нибудь поговорить.

Только очутившись перед больницей, он осознал, что говорить будет с агентом Аугусто Айяччио. «Нелепость», – сказал он себе и, постучав, вошел в палату 423.

Перед ним у окна стоял согбенный старик с узловатыми руками и мозолистыми, искривленными, словно от тяжелого бремени, ногами. Айяччио был так похож на его отца, что Амальди даже показалось, будто он учуял отцовский запах. Это ощущение ноздрям внушили глаза, а глазам – память. На него повеяло по́том прошлого от этого старика, потому что в пятьдесят два года Айяччио стал стариком и провонял по́том, точь-в-точь как его отец. Как видно, у Айяччио и у его отца вместо крови по жилам тек пот, и были они из одной породы вечно усталых людей.

– Смотрите, – тусклым голосом произнес одетый в пижаму агент и пригласил посетителя стать с ним рядом.

Амальди подошел и заставил себя посмотреть туда, куда указывал Айяччио, за окно.

Под беспорядочно сваленной грудой мешков с мусором пряталось что-то зловещее и таинственное, что-то погребенное под почерневшими овощами, забродившими фруктами, обглоданными костями. Агент Айяччио из окна больничной палаты каждый день наблюдал рост этой горы, изучал ее, смотрел, как сначала стыдливо и воровато, а теперь уже с вызовом и какой-то залихватской дерзостью швыряли люди в эту кучу свои отбросы.

– Смрад идет сюда, и ничем его не вытравить, – сказал он, словно продолжая начатый разговор. – Не иначе, весь город заболел со мной вместе. Это ужасно, у меня обострились все чувства.

Он обернулся к Амальди и дыхнул ему прямо в лицо. Потом сделал несколько неверных шагов, ухватился за спинку кровати и стал укладываться. Босые ноги шаркнули по шершавым плиткам пола.

– Устал, – продолжал Айяччио, говоря с самим собой. – Устал и мерзну все время. – Он забрался под одеяло и закрыл глаза.

Амальди стоял и смотрел на него. «Я тоже», – хотелось ему сказать.

Но вдруг Айяччио вздрогнул, очнулся и уставился на посетителя:

– Вы кто?

Амальди взял у стены один из двух стульев и перенес его поближе к кровати. Потом положил свою руку на руку больного поверх одеяла и ответил:

– Старший инспектор Джакомо Амальди. – И замолчал, не зная, что говорить дальше.

– Мне страшно, – сказал Айяччио. Глаза его блестели от боли и озноба. Он смотрел сквозь потолок куда-то в небо, а может, и выше, сквозь темные тучи, за которыми играют молнии, готовые в любую минуту вырваться, поразить его огненной стрелой, завладеть его разлагающимся телом. – Страшно мне.

Амальди чуть сильнее сжал его руку и окончательно понял, что говорить ему нечего. Можно только слушать.

– Вы чувствуете запах ладана? – испытующе спросил Айяччио.

– Нет. – Амальди понюхал воздух.

– Нет?

– Нет.

– Ну и ладно. Я просто хотел удостовериться… Да… хотел удостовериться… Знаете, сестра…

Он не закончил фразы, голос оборвался. А с ним оборвалась и абсурдная надежда. Под воротом пижамы виднелось лиловое, лоснящееся пятно ожога, про которое упоминал Фрезе. Оно было похоже на язык.

Когда Айяччио снова заговорил, взгляд его устремился еще дальше, так далеко, что Амальди даже не мог вникнуть в смысл его слов, точно они вместе со взглядом уносились куда-то в заоблачные выси.

– Вчера навестила меня вдова, хозяйка дома… то есть комнаты. У меня не дом, а комната, прямо напротив девятого причала. Принесла мне пирожных, спрашивала, как тут со мной обращаются, хорошо ли кормят, рассказывала, чем ее кормили здесь, когда аппендицит вырезали… Несоленый бульон и жидкие кашки… Сказала, что я ей вроде сына, и хотя мы ни разу за все годы за одним столом не сидели, она все равно почитала меня как родного… – Он еле заметно улыбнулся. – Потом спросила, не могу ли я заплатить ей сейчас, а то я уже за неделю задолжал, она понимает мои заботы, но у нее и своих по горло, потому и пришла сюда, в больницу… И еще… она спросила: «Что с комнатой думаете делать? Вернетесь еще или, может, ваши вещи в чемодан сложить? Я сложу, только скажите, мне не трудно… Если не думаете возвращаться, так, может, я сразу комнату и сдам?» Так она мне сказала. Меня, который ей вроде сына, попросила комнату освободить.

Потом Айяччио снова будто очнулся и посмотрел Амальди прямо в глаза. Выпростал руку из-под одеяла и потянулся к его руке. Амальди подумал, что когда-то эта рука была сильной, а теперь стала вялой и шершавой. Теперь она безвольно покоится в его пальцах, и он должен ее удержать.