Читать книгу - "Живописец смерти - Джонатан Сантлоуфер"

Мид взглянул на Слаттери.

— Отправьте снимок в лабораторию.

— Но и это еще не все.

Кейт извлекла из папки полароидную фотографию с картиной Стайна, а также коллаж «Мадонны с младенцем» и его увеличенные фрагменты. Она объяснила, как они были получены и что, по ее мнению, означают.

— Но почему вы? — спросил Браун.

— Вот этого я не знаю.

Рот Мида сжался еще плотнее. Значит, шеф полиции прислала ее сюда, что мы с ней понянчились?

— Вы показывали это шефу полиции Тейпелл?

— Конечно.

— Хм… — Он шумно втянул воздух через зубы. — Нам придется поставить ваши телефоны на прослушивание… и организовать охрану. — Он быстро записал что-то в блокнот.

— Насчет этого Тейпелл уже распорядилась, — сообщила Кейт.

— Если Макиннон права, — вмешался Браун, — нам следует опросить многих из мира искусства Нью-Йорка. Желательно всех.

— Правильно, — согласилась Кейт и достала из сумки «Путеводитель по галереям». — Здесь перечислены все художественные музеи и галереи в городе и окрестностях. — Она посмотрела на Мида. — На вашем месте я бы в каждую галерею послала полицейского в форме, чтобы он побеседовал с владельцами и сотрудниками.

— Премного благодарен за совет, Макиннон. — Мид кисло улыбнулся. — Это интересно, что бы вы сделали на моем месте, но, если не возражаете, давайте вначале разберемся с самым очевидным.

— Я думаю, нам следует поработать в галереях, — сказал Браун, листая «Путеводитель».

— Может быть, у вас и есть время опрашивать в каждой галерее каждого мальчика на побегушках, а у меня нет. — Мид поправил галстук-бабочку. — Потому что, кроме этого дела, есть еще дюжина других, а лишних людей, как вам хорошо известно, у меня нет.

— Послушайте, — не выдержала Кейт, — к чему такая враждебность? Я пришла сюда не мешать вашей работе, а помочь. У вас уже есть три трупа. Хотите дождаться четвертого? Так дождетесь. — Она посмотрела на Брауна и Слаттери. — Я могу начать с сотрудников Музея современного искусства, потому что всех их знаю.

— Я уже опрашивала сотрудников этого музея, — сказала Слаттери. — Именно там в последний раз видели Солану живой и…

— Вы хорошо поработали! — прервала Кейт молодую женщину-детектива и улыбнулась. — Но если не возражаете, мне бы тоже хотелось с ними поговорить.

Одну картину на небольшом телевизионном экране медленно сменяет другая, потом третья. Затем зрителю показывают фрагменты картин. Разумеется, цветопередача превосходная. Камера отъезжает назад, и становится видна стена музейного зала с висящими на ней картинами. Вдоль стены медленно идет женщина в белой шелковой блузке и черных слаксах. Волосы свободно рассыпаны по плечам.

У него перехватывает дыхание.

— Фовисты, — произносит с экрана эта потрясающая женщина. Взгляд искренний, глаза, направленные прямо в объектив камеры, теплые, доброжелательные, умные. — Что в переводе с французского означает «Дикие существа». — Она улыбается.

Он улыбается тоже. Дикие существа. Неплохо звучит.

— И вот таким довольно нелестным прозвищем, — продолжает она, вскинув брови, — наградили группу художников, куда входили теперь уже широко известные Матисс, Дерен, Вламинк и Марке, за то, что их работы противоречили традиционному представлению о живописи. За то, что эти художники решили не стеснять себя условностями. Их картины были настолько необычны, что в тысяча девятьсот пятом году администрация «Осеннего парижского салона» решила поместить работы фовистов в отдельном зале, изолировав их от традиционной живописи. Картины были такими смелыми и… мощными, что буквально приводили консерваторов в ярость.

Необычны. Не стеснены условностями. Изолированы. О Боже, как она меня понимает!

— Да, — шепчет он в небольшой экран. — Я тебя слышу.

— Андре Дерен любил повторять: «Я использую цвет ради самого цвета». — Она делает жест в сторону одной картины, затем другой. — Вы видите, какое значение здесь имеет цвет. Он интенсивен, чрезмерно подчеркнут, порой даже деформирован. Тона кричащие — пурпурные, розовые, ядовито-зеленые, кроваво-красные.

Кроваво-красные. Он вспоминает пол в мастерской Итана Стайна. Как получилось красиво!

— Начинаем очередную передачу из цикла «Портреты художников». Меня зовут Катерин Макиннон-Ротштайн.

Камера наезжает, создавая крупный план. Он тоже приближает лицо к экрану. Кожу начинают пощипывать статические заряды. Ему кажется, что он чувствует аромат ее духов, ощущает восхитительную теплоту кожи, настолько они сейчас близко друг к другу. Он застывает. Улыбающееся лицо Кейт окутывает его со всех сторон. Картинка на экране мерцает, переливается красками. Она куда более импрессионистская, чем работы фовистов.

Он прикладывает щеку к ее щеке.