Читать книгу - "Тиргартен - Георгий Зотов"

Я с величайшим трудом добрался до дома. Господи, что творится. Полнейший хаос. Секретная связь не работает – вы будете смеяться, но офицеры звонят наугад по обычному городскому телефону, спрашивая берлинцев в северных и южных районах: русские уже идут по их улицам или ещё нет? Слухи традиционно ужасны (а какими ещё могут быть слухи?). В очередях за водой говорят, большевики захватили аэропорт «Темпельхоф», тысячи мёртвых солдат вермахта валяются на взлётных полосах. Войска красных вплотную приближаются и к моим охотничьим владениям, Тиргартену, ориентируясь на блеск статуи богини Виктории с колонны Победы. Деревья в парке горят, и я вижу, как чёрный дым тяжело нависает над городом, подобно свинцовой туче. Жители, похоже, уже ко всему равнодушны. Им бы сидеть в подвалах – дома трясёт от грохота гусениц русских танков-«тридцатьчетвёрок», – однако люди наводнили улицы, растаскивают товары из разбитых магазинов. И, хотя за мародёрство полагается расстрел, обычно грозные полиция, жандармы и СС уже сутки как перестали обращать внимание на эту бешеную саранчу: все волокут за собой стулья, связки туалетной бумаги (!), полотенца. Боже, зачем? Когда в их квартире появятся русские, будут отбиваться полотенцем? Я вспомнил, как снаряды большевиков обрушили стену крупнейшего универмага «Карштадт», и немцы, благовоспитанные немцы, целыми толпами рванули за бесхозными товарами, набирали в обе руки, поджимали сверху всю гору добра подбородком. Один заряд из миномёта разорвался совсем близко, разлетевшимися осколками убило нескольких человек – это печальное действие никого не остановило. Правительство (если можно назвать власть над несколькими кварталами столицы рейха разновидностью управления) первые дни пыталось бороться с мародёрством кровавым путём расстрелов на месте. Но вскоре утомилось, закрыв глаза на внезапное помешательство берлинцев.

Вот сомневаться в победе над большевиками нельзя. Тут сразу вздёрнут.

…Я торможу у низенькой чугунной ограды. Наконец-то. Дороги в Берлине больше нет, ездить на машине стало пыткой. Рассказывают, что отчаянные лётчики-фронтовики ещё сажают самолёты, приземляясь на чудом уцелевшие автомобильные шоссе. У особняка столпились человек шесть. Я слышу крики, ругательства. Долговязый юнец из фольксштурма и человек в грязной форме ефрейтора СС, подхватив под руки, тащат к старому, раскидистому дереву моего пожилого соседа – достопочтенного Фридриха Вайсмюллера, коему в марте стукнуло семьдесят пять. Того самого большого патриота нашего великого фюрера, который недавно сдал свою неблагонадёжную жену в гестапо за распространение пораженческих настроений. Пост охраны, расположенный в двух шагах (особая пристройка), не реагирует, у них другие задачи. На плече у роттенфюрера моток грубой бечёвки с закрученной петлёй. Очень профессионально размотав её, он ловко перебрасывает верёвку через толстый сук. Герр Вайсмюллер видит меня. Он вопит, называя моё имя, умоляя вмешаться. О, надо же. Я думал, в таком возрасте принято заказывать качественный памятник на кладбище, а не цепляться за жизнь. Подхожу, предъявляю удостоверение и значок. Эсэсманн и мальчишка-фольксштурмовец меняются в лице, щёлкают каблуками, вытягиваются.

– Хайль Гитлер!

– Хайль Гитлер, господа. Что здесь происходит?

Из сбивчивых объяснений понятно – вина герра Вайсмюллера ужасна. Чей-то воспалённый мозг отметил: его, кажется, видели в окне с белым полотном. Тут же донесли. Обыск показал – на кровати у старика лежали целых ДВЕ свежеприготовленные простыни. А зачем ему две? Налицо государственная измена – мы же, как уверяют плакаты на обгоревших стенах, никогда не сдадимся. По морщинистым щекам соседа катятся слёзы. Он уверяет – в жизни бы не подумал о капитуляции. У него три сына погибли на фронте! Он обожает фюрера! Просто собирался стелить себе постель… а что простыня двойная – стариковская давняя привычка, теплее в холод, он очень мёрзнет. Фольксштурмовец и роттенфюрер выжидательно смотрят на меня. Они устали, голодны, их лица покрыты слоем кирпичной пыли с чёрными разводами. У обоих даже нет огнестрельного оружия, лишь у эсэсовца на поясе кинжал. Я честно колеблюсь. Повод-то идиотский. Может быть… нет, пожалуй, всё же нет. Мне нужно завершить охоту, не подвергая себя риску. Берлин, по всем признакам, продержится недолго… Но кто знает, куда отправятся с доносом двое этих мудаков?