Читать книгу - "Самая страшная книга, 2014–2025 - Ирина Владимировна Скидневская"

Людей в зале прибавилось. Многие приводили кого-то с собой, нарушали правила, но это сходило им с рук. Теперь нельзя было отделиться от других зрителей, найти кресло подальше от всех. Я выбрал место у стены, последний ряд. В двух креслах слева от меня села женщина в длинном платье и кожаной куртке. В темноте казалось, что у нее нет лица. Когда слабый свет с экрана падал на нее, то оголял пустой овал – словно вареное яйцо, прикрытое черной копной волос.

Шварц подрезал мотоцикл юного Джона Коннора, и тот врезался в заграждение. Желающих помочь парнишке не нашлось, после того как первый же доброволец получил в голову из дробовика, разметав мозги и осколки черепа по шоссе. Над местом аварии кружил вертолет телевизионщиков, где-то вдалеке выли сирены. Шварц ухватил Коннора за волосы и оторвал ему нижнюю челюсть. Кровь рекой хлынула на горячий асфальт, изуродованное тело забилось в припадке. Шум проносящихся мимо автомобилей смело нечеловеческим воем. Но Шварц не остановился. Он перехватил Коннора за горло, поднял над шоссе, а другой рукой вырвал ему сердце. Hasta la vista, baby.

Женщина без лица тяжело задышала. Она гладила шею, поправляла волосы и скребла ногтями по спинке соседнего кресла. На экране появился жидкий терминатор в облике полицейского. Он проник в палату Сары Коннор и запер дверь. Навис над прикованной к кровати матерью спасителя человечества, покачал пальцем у нее перед носом и принялся раздеваться.

Женщина без лица задрала подол платья и раздвинула ноги. Я смотрел то на нее, то на экран, задыхаясь от возбуждения. Т-1000 спустил с Сары больничные штаны и навалился сверху. Женщина без лица застонала так, будто он вошел в нее. Она ласкала себя двумя руками, елозя на кресле, содрогаясь в сладостных конвульсиях. Я подсел ближе, не сводя глаз с ее бедер, на которых появлялись капельки крови.

Сара закричала. Вторгающаяся в ее лоно плоть превратилась в жидкий металл. На белой простыне под сцепленными телами ширилось кровавое пятно. Сара захлебывалась визгом, но лезвие рвало ее изнутри, меняло форму, с каждым новым толчком пробиралось дальше по телу, пока вместе с мясными брызгами не вышло изо рта.

Я сунул руку под платье женщины без лица, но вместо податливой горячей плоти нащупал

(мертвую)

холодную, точно подводный камень, кожу. И больше ничего. Женщина кряхтела, царапала гладкую промежность до крови. Как мультяшка, которой забыли дорисовать жизненно важный орган и которая надеялась найти его за верхним слоем краски. Когда она взвыла от бесплодных попыток, фильм закончился, и зал накрыла тьма.

В фойе я вышел самым последним. Никогда не напивался до скотского состояния, но сейчас примерно представлял, каково это. Мутило, тело не слушалось, перед глазами все плыло. Хотелось упасть где-нибудь и уснуть.

В кармане запиликала заглавная мелодия из «Кэндимена». Присев на автобусной остановке, я достал телефон. Мама. Непринятых от нее набралось девять штук, был один звонок от старосты группы и один от черт знает кого. А еще два сообщения от Кати. Утреннее: «Куда ты пропал? Волнуюсь». И недавнее, пришло около полуночи: «Мои остались у друзей на ночевку, а одной в квартире страшно. Придешь?»

Катя встретила меня в домашних шортах и футболке с Карпентером. Когда я вошел в прихожую, ее улыбка померкла. Взгляд был удивленный, испуганный.

– Ты… – пробормотала она. – Что с тобой?

– Просто устал, – ответил я, вешая куртку на крючок. – Плохо сплю в последнее время. Да и родители достали.

Она заперла дверь, зачем-то прильнула к глазку и еще раз осмотрела меня.

– Выглядишь помятым. И сильно. Ладно, проходи, я чайник поставлю.

Мы устроились на диване в гостиной. На столике рядом остывал чай, по телику шел второй сезон «Ганнибала», а на балконе громадными тенями высились песьеглавцы.

– У меня к тебе разговор, – сказала Катя. – Серьезный. Послушай, пожалуйста.

Я не хотел слушать. Время тикало, дин-дон, дин-дон. Два месяца вместе, а толку нет. Песьи головы отражались в зеркальных дверцах шкафа, поэтому смотреть я мог только на Катю. И она была ничего. Не такая стройная, как Сара Коннор, но ничего.

Я погладил ее по бедру. Кожа была теплой, приятной на ощупь.

– Что ты делаешь?

– Глажу свою девушку. Нельзя?

Она отстранила мою руку. Сказала:

– Ты вообще меня слышишь?

– Мы же оба понимаем, зачем ты меня позвала. Не ломайся.

Я притянул ее к себе и поцеловал. Залез под старину Джона и нащупал груди, за что тут же получил пощечину.

– Да что с тобой такое?! Ты больной?! Даже выслушать меня не можешь?

Потерев место удара, я улыбнулся и набросился на

(грязную шлюху)

Катю. Задрал футболку, стал стягивать шорты, пристраиваясь между бедер своей разбухшей ширинкой. Сара закричала. Она дергалась, стонала, и это возбуждало еще сильнее. Жидкий металл просился наружу, но я не хотел ее убивать. Сперва нужно было поразвлечься.

Пока я возился с шортами, ей удалось схватить кружку. Сара плеснула на меня кипятком и размозжила керамическую склянку о голову. Вспышки боли прошлись по черепу, лицу, по обожженной шее. Сара пнула меня в пах, и я сполз на пол.

– Мудак озабоченный! У меня сосед опер, сейчас тебя быстро куда надо отвезут!

Она вопила, угрожала, оскорбляла. И плакала. Я поднял на нее глаза, потом медленно встал сам.

– Не вздумай подходить! Вали отсюда!

На ковре темнело пятно, под диван забились осколки кружки. На балконе никого не было.

– С-сука, – процедил я сквозь зубы.

– В кого ты (обратился)

превратился, вообще? Выглядишь как бомж! Что это на джинсах, кровь? Кровь, да? А мылся ты когда последний раз? Вали давай отсюда!

Я мог бы убить ее, а потом сделать с телом все что угодно. Я мог бы попробовать на нем паяльную лампу. Мог бы оторвать нижнюю челюсть. Мог бы…

Но я извинился и молча убрался вон. Все-таки это была

(мразь, динамо, недотрога сраная)

моя Катя. Голова потяжелела на целую тонну, из носа потекла кровь. Я видел только черноту, сквозь которую неохотно проступали контуры реального мира. Если бы не идущие по пятам люди с песьими головами, сил добраться до дома у меня вряд ли бы хватило.

Пришел в себя я только после обеда. Спал прямо в одежде, как какой-нибудь Марти Макфлай. Чудовищно болела голова. Я проглотил пару таблеток и попробовал поесть, но, кроме дюжины разваренных пельменей, ничего не полезло. Посмотрел на

(выглядишь как бомж)

свое отражение и набрал ванну. Бросил одежду в стирку и погрузился в горячую воду.

Ранка на ладони запеклась и чесалась. Раньше она казалась простой царапиной, но теперь выглядела куда серьезней. Я ковырнул ее, и вода чуть окрасилась. Поднял руку и убедился, что по ней тонкой струйкой стекает кровь. Дотянулся до пузырька одеколона на раковине и прижег ранку. Защипало. Наконец я растянулся в ванне и попытался расслабиться.

Запахло сыростью, гнилью. Я открыл глаза и вновь увидел кровь. Целую ванну крови. Я лежал в вязкой красной мерзости, за которой не мог разглядеть собственное тело. К горлу подкатила тошнота, сердце ухнуло куда-то вниз. Ладонь горела огнем. Я дернулся, попытался опереться на бортик ванны, но рука соскользнула. Ноги проехались по дну, будто оно обмазано слизью, и я с головой ушел под

(собственную кровь)

воду. Красный морок поглотил меня, размыл границы чугунного корыта, уничтожил их. Я пробовал всплыть, дышать, но лишь наглотался жижи, и меня вывернуло. Там что-то было, на глубине. Сквозь багровую толщу пробивались изувеченные мертвецы, ко мне несло части тел, куски мяса, осколки костей… А гораздо ниже, во тьме, откуда тянуло холодом океанского дна, проступали контуры исполинской пасти.

Я вывалился из ванны, как младенец из материнской утробы. В ушах громыхали тамтамы, в глазах полыхали алые огни. Капли стекали на полотенце, на пол, изо рта толчками выходила кровавая рвота. Я отполз к двери, выбрался в коридор и отдышался. Возвращалось нормальное зрение.

– С легким паром, молодой человек! Демьян вас уже заждался. Ну что, как говорится, пора и честь знать? Демьян придумал для вас отличную роль!

Он вышел из кухни в том же потертом костюме с заплатками на локтях. Старый, нелепый и веселый. Я съежился у стены, прикрывая срам, обтирая кровь с лица.

– Ч-что?

– Что-что, пора переходить, так сказать, к самому интересному. Демьян полностью выполнил свои обязательства, теперь ваш черед. Все ведь зафиксировано, помните? Договор, заверенный кровью, это не какая-то там филькина грамота.

Демьян подошел, выудил из внутреннего