Читать книгу - "Эксгумация - Тоби Литт"

Посещение театра в инвалидной коляске оказалось интересным приключением. Где бы я ни появился, все разговоры в непосредственной близости от меня мгновенно прекращались. Когда я покатил в бар, чтобы заранее заказать выпивку на антракт, люди разбегались передо мной, как перед танком «Шерман». (Я и был танком, но мои снаряды сеяли сострадание — никто же не хотел получить такой снаряд прямо в сердце.) Однако интересней всего было то, что мне не приходилось менять положение тела перед началом спектакля и в антракте, из-за чего все мое пребывание в театре воспринималось особенным образом. Другие зрители имели возможность переключаться с (относительной) сосредоточенности на расслабленность — меняя положение: они то сидели, то стояли. Для меня же все было едино: мой спектакль начался в тот момент, когда таксист позвонил в дверь и я уселся в коляску, чтобы открыть ему уже в образе инвалида, а закончился, когда таксист (другой таксист) высадил меня у дома.

Сама постановка оказалась такой, как я и ожидал. Декорации изображали исписанные граффити бетонные джунгли в бедном квартале Глазго. Шотландские таны были наряжены в яркие клетчатые спортивные костюмы и кроссовки. Макбет и леди Макбет были увешаны золотыми цепями и утирали носы акриловыми рукавами. Привратник походил на косноязычного уличного бродягу, знающего коды всех подъездов в округе. Видеокамеры на высоких столбах — символ жизни под наблюдением — следили за актерами и зрителями со всех четырех углов сцены. На большом телеэкране зрители видели себя — ряды голов в отраженном свете рампы. Режиссер, Саб Овердейл, желая модернизировать шекспировские драки на мечах, не придумал ничего лучше, кроме как вооружить все действующие лица мачете. («Макбетти с мачете» — так один из критиков озаглавил свою рецензию.) В общем и целом, как это обычно бывает в Королевской шекспировской труппе, актеры явно перегибали палку. Они старались оживить «скучные места» тем, что без необходимости выделяли и обыгрывали каждую фигуру речи. На сцене звучали десятки акцентов, от различных шотландских, свойственных как горцам, так и обитателям долин, до бруклинского и баварского. В постановке были использованы все фирменные приемы Королевской шекспировской труппы: мужчины громко топали по сцене, изображая мужественность, женщины были не более женственны, чем переодетые трансвеститы, массовка была слишком массовой и просто навязывала себя зрителю (каждый актер в ней пытался завладеть вниманием зала, прибегая к какому-нибудь эффектному трюку). Актеры постпенсионного возраста были убеждены, что декламация стихов — это прежде всего про-из-но-ше-ни-е, молодые актеры полагали, что стихи — это нечто вроде слэнга, а считавшие себя театральными мессиями актеры средних лет все свои реплики на более или менее узнаваемом английском буквально вколачивали в зрительный зал как гвозди: вот почему Шекспир по-прежнему актуален, вот почему он обращается к каждому зрителю, вот почему нужно увеличить финансирование театра.

Если бы у меня не было своих особых причин, чтобы досидеть до конца, я бы выкатился из зала еще в середине первого акта.

Вместо этого я развлекался тем, что играл в игру, которой я обычно спасаюсь на плохих спектаклях. Я старался угадать актеров из состава труппы, которые:

а. являются любовниками;

б. были любовниками, но больше друг с другом не спят;

в. станут любовниками после спектакля;

г. перепихнутся после вечеринки в честь последнего спектакля;

д. люто ненавидят друг друга;

е. люто ненавидят режиссера;

ж. ненавидят себя (это легко, они все ненавидят себя);

з. ненавидят зрителей.

Наконец мне осталось последнее испытание: поклон артистов. Интересно, сколько часов — не реальных репетиций, а мысленного предвкушения — актеры тайно тратят, сосредоточиваясь на этих двух-трех минутах? Сколько раз они шлифовали усталый глубокий поклон с болтающимися руками, который призван сказать залу: «В этой своей лучшей роли я, о мои зрители, отдал вам всего себя»? И как часто останавливались перед зеркалом, чтобы отточить деловитое, едва заметное движение туловищем, которое как бы говорит: «Я самый обычный человек, как и вы, без всяких претензий. (Но я неплохо сыграл, правда?)»? Или как работали над той особой манерой отходить в сторону и, улыбаясь, аплодировать партнерше, намекая при этом залу: «Она, конечно, играла хорошо, но все же сколько в ней самомнения!»?

Я вытерпел поклон благодаря единственному известному мне приему: закрыл глаза и просто слушал, как зрители аплодируют: я представлял себе, что этот звук производят не люди, а далекий водопад или оживленная автострада, от которой меня отделяют зеленые луга.