Читать книгу - "Охота на ясновидца - Анатолий Королев"

— Элиза, прости меня, девочка. Здесь все, все отрав-, лено, кроме шести блюд. А из всех вин безопасна только одна бутылка. Если б ты дотронулась хоть до одного кусочка с ядом, я бы немедленно остановил. Но, Элиза, или ты ведьма, или тебя охраняет сам сатана! Ты безошибочно выбрала вино. Из пяти бутылок выбрала! Именно «Божоле»! Затем взяла тарелку и положила себе немного черных маслин, хотя обычно выбираешь зеленые. Оливки — все до одной! — набиты цианистым калием до самого пупка! Прошла миме любимых устриц. Затем подцепила ломтик севрюги… на этом блюде, веером, восемь сортов холодной рыбы: семга, кета, лососина, твоя любимая осетрина. Все отравлено насквозь, кроме трех лепестков. Ты выбрала два себе и один — последний — мне.

— Ты что спятил? — я выплюнула в руку недожеван-ную конфету, которой закусила вино.

— Не перебивай! — Марс был страшен в ту минуту. — Единственный раз ты заколебалась, когда надумала подцепить анчоусы. Я уже собирался крикнуть: стоп! Но ты вдруг передумала, в самый последний момент передумала, и сделала три безошибочных хода: ломтик спаржи, кусочек дыни и один шампиньон!

— Ну ты и скотина, Марс!

Он не слышал моих оскорблений.

— Затем ты вдруг решила выбрать конфетку, зажевать вино. Все конфеты в коробке отравлены, все сто трюфелей! Кроме одной. Я сам ее заложил, сам! Третья слева в среднем ряду. И ты выбрала именно ее. Ты с ним в сговоре! Когда продалась? Сука! — и он схватил меня за руку; а я не переношу боли.

— С кем? —я вырвала руку.

— С Гримсби! — Марс был в бешенстве.

Гримсби — наш приходящий слуга,.в чьи обязанности входило: закупка продуктов и сервировка стола к завтраку и иногда к ужину. Обедали мы всегда в ресторанах.

— Ты хотел меня убить? — я расплакалась… Марс влепил мне пощечину. .

Он дернул звонок, вызывая слугу, и мы стали свидетелями страшной сцены — видимо Гримсби уже отходил, но звук звонка вернул дух англичанина в английское тело, слуга есть слуга! — и, печатая полумертвые шаги, полумертвый лакей поднялся по лестнице из холла, и вошел в комнату. Такое чувство долга под силу только истинным британцам, не смейтесь! Его глаза, хотя и были открыты, но уже ничего не видели. Лицо и руки были покрыты отвратительными пятнами черной сливовой синевы, а уши совершенно черны, словно испачканы углем… Он открыл было рот — вызывали, сэр — и тут же упал замертво, проливая из горла сизую жижу на дубовый паркет.

Как сейчас понимаю, и квартирка на Коулхеи-корте и слуга наш были связаны с русской мафией, недаром мне так не нравилась рожа покойника. Видимо он отведал что-то из блюд, перепутал закуски, или укололся иглой — ведь он вместе с Марсом шпиговал ядом накрытый стол чуть ли не час и был исполнителем, словом, возмездие грянуло без задержки.

Со мной, случилась истерика. Только тут Марс опомнился и кинулся успокаивать. Я исцарапала его до крови ногтями — это была наша первая ссора.

Только весной — когда мы наконец собрались возвращаться в Москву, — Марс вернулся к тому кошмарному случаю и осторожно спросил: каким образом мне все же удалось тогда в Лондоне избежать отравы и выбрать на столе именно — и только то, — что было съедобно.

Я сама уже размышляла над этим феноменом и потому, пусть и неохотно, но ответила Марсу:

— Мы вернулись под утро. В Сохо я впервые за последнее время выступала перед публикой — устала.

Я хотела спать и приглашение к столу показалось странным. Но в день Ангела нельзя говорить «нет» имениннику. Стол был накрыт как-то необычно: блюдо холодной рыбы и тут же коробка конфет. Шоколадные трюфели. Среди бутылок — красное вино, к рыбе тоже не идет. А тут целых три бутылки красного, пара шампанского и только одно светлое — «Божоле». Я бы предпочла стопку водки. Ночь выдалась хоть и не морозной, но к утру я уже продрогла. Словом, я сразу захотела чего-то бесцветного. И выбрала из закусок самое на вдд прозрачное и скользкое. Это был кусок белой дыни. А все остальное я подбирала уже в тон. Как украшения к белому бальному платью: два белейших, с батистовым отблеском, лепестка лососины, два себе, один — на твою тарелку. Вилка тоже была, если помнишь, из старинного серебра, начищенная до блеска, так, что сверкала в глаза морозцем. Настоящая английская вилка. И мне не хотелось вонзать такие чистые белоснежные зубья, например, в красную толстую семгу. Только не смейся, я не хотела пачкать вилку.

— Но затем ты взяла черных маслин! Черное пачкается!

— Да, но выбор мой сначала упал на севрюгу. Такой длинный прозрачный на свет язык белизны. И черное я уже подбирала по контрасту. Черные перчатки из атласа сделают бальное платье еще эффектней… Не думаю, что черное пачкается. Нет. В еде самое дорогое всегда черного цвета. Черная икра. Черный авокадо. Вот я и взяла черных маслин. А из фруктов — всего одну черную сливу. Самую черную из всех.

— Ммда… все сливы были отравлены, кроме одной…

— Именно ее я и взяла, те, что были отравлены слегка отливали синевой. А зеленые оливки, устрицы и прочая пестрота к ломтику дыни и пластине севрюги никак не идут. Как бижутерия на балу. Только чистые прозрачные камни — бриллианты.

— Но там была масса всяческой белизны! Салат из креветок, крабы, а анчоусы? помнишь! ты хотела подцепить анчоус?

— У креветок белизна какая-то теплая, а крабы отливают красным. Анчоус я тоже помню. Да, ты прав, я чуть не изменила контрастным тонам. Но эти мертвые рыбки. Или миноги, а устрицы — все это дохлое, приконченное к столу. А мне не хотелось видеть на тарелке ничего убитого. Хотелось чего-то геометрического, нейтрального. Всю ночь я ходила в трико Арлекина и хотелось такого арлекинского ужина: чтобы ромбики, кружочки, шарики, как у меня на носу. Я и выкладывала все клоунской рожицей: маслины — это глаза, слива — нос, полоска севрюги — набеленый гримом белый лоб клоуна. Мне было грустно. Три года я была клоунессой. И вдруг превратилась в твою богатую свинку… мои друзья остались в Праге. Я забыла публику. В общем, я больше играла тогда, чем закусывала. И шампиньонник взяла лишь потому, что он похож на шарик из жвачки, какой клоун выдувает из губ для смеха.

— Это не объяснение. Ты была в абсолютной ловушке! А конфеты? Как из огромной шикарной коробки шоколадных трюфелей, где было сто конфет. Сто, Элиза, сто! И все отравлены, кроме одной единственной конфеты. Как выбрать именно ее? Третью слева. В среднем ряду.

— Наверное, ты всунул ее неаккуратно. Вместе с Гримсби, чтоб он горел в аду! Ты нашпиговал все сто конфет. Так?

— Да. Так

— Затем одну вынул. В незаметном на твой взгляд местечке и взял трюфель из другой коробки. Так? И поставил ее на свободное место. Правильно?

— Да. Но это была точно такая же конфета. Из такой же коробки.

— Но ты нервничал. Ты поставил на карту мою жизнь. И еще не знал — будешь ли кричать в последний момент: Элиза, берегись!

— Перестань…

— А нервничая, ты посадил конфету не до конца, она чуть-чуть торчала из ряда. В белой бумажной розочке. То есть из самой незаметной, она превратилась в единственную, которую зацепил глаз: ага! эта конфетка высунулась, ее будет поудобнее взять. Она сама просится в рот. Хорошая конфетка! Иди ко мне! Меня разбирал нервный смех.