Читать книгу - "Там, где меня нет - Александр Варенников"

— Дело только в том, как ты это время потратил. Простая истина, знаю, но мы так рьяно пытаемся позабыть об этом. Остался ты человеком или стал дерьмом. А время… оно тикает себе в часах на стене, и плевать ему на наши переживания. Только поступки нас характеризуют. Не время, — Федор Валерьевич помедлил. — Среди моих ровесников не так много достойных людей. Среди твоих ровесников их еще меньше: ваша молодость на девяностые выпала. Как по мне, откровенно паршивое время, и люди резко изменились, стали такие все говнистые… хотя сейчас не лучше.

— Может, это нормально — ворчать на поколения помладше? — предположил Даниил.

— Ворчать. Да, точно, — Федор Валерьевич задумался. — Думаешь, я ворчу?

Даниил пожал плечами. Не хотелось ему обижать старика.

— Уезжать-то отсюда не думали? — спросил он, не придумав ничего получше.

— Знаешь, собирался еще в конце восьмидесятых, — ответил Федор Валерьевич, отхлебнув немного кофе. — Вот только не вышло у меня. Все оттягивал, оттягивал, хотя вольным был после развода, как ветер в поле. Ну а потом с Аллой — моей второй женой — познакомились. Она из тех людей, что к земле ближе; из тех, кто стоять крепко на земле любит. А я кто? Мечтатель. Да никому я на материке в начале девяностых не был нужен, да и сейчас мало что поменялось. Ну а здесь мне всегда место найдется, и жене моей, Алле. Паренек мой вырос, в Питер отправился, спортсмен. Ну а я уже постаревший музыкант, утопивший свои мечты о большой сцене давным-давно. Как-то так.

— Любите вы свою жену, Федор Валерьевич.

— Люблю? Думаешь? Знаешь, мы с ней познакомились еще в 89-м, и с тех пор вместе. Семнадцать лет. Люблю ли я ее по-прежнему? Не знаю. Но когда ты с женщиной через многое проходишь, ты становишься зависим от нее. Это правда, и я не боюсь признаться в этом. Не в том возрасте. И она от меня зависима, но по своим причинам. Просто я не представляю своей жизни без нее. А любовь, Даниил Сергеевич, это всего лишь зародыш, или заготовка, как на заводе. То же самое состояние, что чувствую я теперь, только еще не сформировавшееся. Эмоциональное, неудержимое. У меня оно было когда-то, это чувство, и у тебя, готов поспорить. Но ты стоишь у станка, работаешь, чтобы работало, извини за каламбур.

Даниил кивнул, согласившись, и подумал о своей жене, и о том, как долго он простоял у станка, стараясь заготовку превратить в рабочую деталь, да еще такую, чтобы была долговечной. Засомневался. Все ли правильно делал?

— А ведь знаешь, Даниил Сергеевич, никогда бы я не подумал, что ты в милицию подашься, — сказал Федор Валерьевич. — В самом деле, удивился. Думалось мне, другого склада ты человек. Тоньше, что ли.

— Ну что же, в милицию разве одни костоломы прут? Голову на плечах ведь тоже иметь полезно, даже во время драки.

— Это да. Это ты правильно все говоришь, — учитель осекся. — Знаешь, Феликс Дзержинский как-то сказал, что в органах служить могут или святые, или подлецы.

Молчание.

— Это с намеком сейчас было сказано? — усмехнувшись, спросил Даниил.

— Скорее, с очень большим желанием не обмануться на твой счет.

Сказав это, Федор Валерьевич допил остатки кофе и смачно выдохнул. Посмотрел на пустую кружку Даниила.

— Ну что, может, еще немного, для тонуса? Или «чистым» коньячок изволишь?

После посиделок со старым учителем Даниил спустился на первый этаж Дома культуры, где находился основной зал, с рядами деревянных кресел с твердыми спинками и небольшой сценой, замершей в тишине и ожидании гостей. Еще была курилка, в которой регулятор культуры был выкручен на минимум и порой проскакивали, а то и вовсе извергались пулеметной очередью матерные слова, и стоял сизый дым, и бычки порой сыпались мимо пепельниц. Рядом с курилкой располагалась репетиционная точка, куда как раз и направлялся Даниил.

Он долго привыкал к грифу гитары. Пальцы левой руки быстро уставали от острых прикосновений металлических струн; пальцы правой руки потеряли послушность и вели себя так, будто напились отдельно от Даниила и наслаждались теперь своей собственной жизнью.

Потом пришли два пацана лет четырнадцати. Одним из них оказался племянник Пал Палыча. Тот, что приходил в отдел пару месяцев назад. Имени его Даниил не помнил, потому называл его напарником. Хмель гулял в голове, и хотелось играть громкую музыку, и хотелось веселья, но налетел какой-то холодок, будто бы от душевной пустоты, будто бы оттого, что детали, которые должны были оставаться долговечными, изнашивались. Их срок подходил к концу, но мириться с этим было тяжело, и хотелось закрыть глаза на все проблемы, нарастающие снежным комом, и просто жить на автомате, просыпаясь и засыпая, и так до конца, пока смерть не разлучит нас, черт возьми!

Был момент, когда Даниил закрыл глаза, и была только музыка. Жужжал перегруз, и звонкими волнами перекликались тарелочки. Ну а потом появилась Алина, и было в ее появлении что-то волшебное, легкое и чрезвычайно необходимое.

— Я была тут неподалеку… — сказала она.

Даниилу подумалось, что она уже как пару месяцев всегда находится где-то неподалеку, но вот причин для встреч как было мало, так и оставалось, и лишь на такие вот случайности, как эта, и можно было рассчитывать.

Хотя был ведь тот вечер, через пару дней после Прохора Кондрашова, после долгих разбирательств. Тогда они договорились встретиться в понедельник после работы и встретились, несмотря на то что Даниила знобило из-за налетевшей резким порывом ветра простуды. Он еще сказал Ольге, что допоздна задержится на работе, и Ольга пожалела его, ведь он выглядел чертовски уставшим.

Может, именно из-за усталости, физической или же эмоциональной, Даниилу та встреча показалась лишь необходимой формальностью, по типу тех встреч с родственниками, когда на протяжении всего застолья думаешь о своем или пьешь сверх меры, чтобы словить хмельное веселье. Причем чувство такое у Даниила возникало не из-за того, что ему было скучно или не о чем было поговорить со своей первой любовью. Ему казалось, что скучно было именно Алине и что она как-то нервно поглядывала на часы, и переживала из-за чего-то. Впрочем, несложно понять, из-за чего переживает замужняя женщина, сидя за столиком в ресторане с чужим мужчиной.

В этот раз она уже не смотрела на часы и улыбалась чаще, да и сам Даниил находился в прекрасном расположении духа. Его уже не удручали мысли об изношенных деталях, и о работе, и конкретно о том, что Прохор Кондрашов мог оказаться лишь случайным человеком, и что в деле Черепанова не все так просто, и что впереди еще много работы, за которую никто особо браться и не планирует. Он вообще старался не думать о делах домашних и рабочих, и это было куда проще, нежели перестать разглядывать Алину тайно, не упираясь взглядом во взгляд и тем самым не стесняя свою спутницу.

— Вообще, я к подруге заходила, — объясняла Алина, когда они с Даниилом стояли на широком крыльце у главного входа. — Может, помнишь Ксюшу Лебедеву? Она со мной в одном классе училась. Высокая такая.