Читать книгу - "Заговор - Джонатан Рабб"

Власть крепко держится тех, кто, сознавая присущий ей раздор, способен обратить сей раздор в силу, дарующую господство.

«О господстве», глава 1

— Провалившийся путч в Иордании. Во время маленькой войны Буша. — Сидевший за столом Артур Притчард поднял голову. — Кто его пас, прежде чем хоть кто-то из нас заметил его приближение? — Длинное лицо и кустистые брови делали Артура поразительно похожим на сердитого аиста, готового долбануть длинным клювом.

— Путч?.. — переспросил сидевший напротив мужчина, внезапно сообразив, о ком говорил Притчард. — Нет, Артур, нет! Ты же знаешь, это невозможно.

Притчард склонил голову, придав этому жесту изысканность, свойственную выходцу из Новой Англии.

— Верно. И все-таки… — Он сделал паузу: это была излюбленная тактика.

Продукт подобающей школы, подобающего университета, подобающих клубов, Притчард отнюдь не стал тем тупоумным респектабельным англосаксом, какого силились вылепить из него его семейство и друзья. Дожив до сорока и убедившись, что впереди если что и светит, так только еще тридцать лет в почтенной бостонской фирме «Дигби энд Комбс», он оборвал корни и пошел на службу к государству. Вашингтон. Город, всегда вызывавший у него восхищение. Власть? Он часто задавался этим вопросом. Если так, то его блистательный взлет дал ему больше, чем он мог себе представить.

Одолел даже шок 1974-го.[1]Каким-то образом ему удалось удержаться в стороне от драки, а когда все опять вернулось на круги своя, ему предложили совершенно необычный пост.

Комитет по надзору. Туманное определение для порождения трумэновской мысли, обретшей структурную плоть во времена — как ни странно — развода военных по разным учреждениям. Тайная контора внутри госслужб, надзиравшая за тем, чтобы «правила исполнялись». Трумэн, понятное дело, дал комитету значительную свободу в толковании этих правил — и в защите их «всеми необходимыми средствами». За годы его существования возникало несметное количество трудных заданий, носивших клеймо КПН, и с каждым новым достижением комитет вбирал в себя (не упуская ни крошки из того, что шло в руки) все, помогавшее наращивать и крепить рычаги влияния и власти. В семидесятые и восьмидесятые, во время баталий за власть, когда ЦРУ и СНБ[2]тягались за статус возлюбленного дитяти, КПН втихую утвердился как наиболее опытный и сведущий из трех: Никарагуа, Пномпень, Ирак. Творя все это, он обособился. Над схваткой. Автономен. На деле лишь горстка людей в Вашингтоне осознавала возможности комитета. Артур Притчард был одним из них, поэтому папка, содержавшая Монтанское досье, лежала у него на столе.

— Она идеал, — продолжал Артур, глядя в окно на сумеречный Вашингтон. Книжные полки от пола до потолка, дубовые панели, старинная мебель — все это служило добавлением к создаваемому Притчардом образу. Столб света от единственной лампы падал на почти пустой стол. — Динамика ей известна, мотивы знакомы. — Он откинулся в кресле, чтобы понежиться в последних лучах заходящего солнца. — Откуда колебания?

Боб Стайн шевельнулся в кресле, вцепившись толстыми молочно-белыми пальцами в зеленую кожу обивки. Лицо его, как и все тело, походило на грушу, и сходство довершал клок коротко остриженных волос на макушке. Боб чувствовал себя в своей тарелке, лишь уткнувшись в компьютер или спутниковые распечатки: за этим он усердствовал часами, ублажая себя диетической колой и воздушными сырными шариками. Сложив руки на коленях, он ответил:

— Видишь ли, я не меньше других хочу в этом разобраться, но только она не…

— Да? — спросил Притчард.

— Просто я не думаю, что она… еще на что-то способна. Вот и все.

— Способна? — Притчард повернулся и улыбнулся. — Сигануть через несколько валунов? Разве не это нам предстоит прежде всего проделать в Монтане?

— Мы влезли туда, — напомнил Стайн, — чтобы запечатлеть на фото почтенного сенатора Шентена с кое-какими людьми, с кем он по идее никак не должен бы якшаться. Выяснить у сенатора, с чего бы это он, поборник и столп Новых правых, провел встречу с господами Вотапеком, Тигом и Седжвиком, а потом посмотреть, куда дело повернется.

— Общий шмон, — подал голос третий, удобно раскинувшийся на диване, стоящем возле стены, и деловито распрямлявший скрепку для бумаг.

Питающий слабость к рубахам-ковбойкам и коротким сальным галстукам линялых оттенков, Гейлин О'Коннелл был одним из проницательнейших аналитиков в КПН. Человек-танк: шестифутовое тело носило не меньше двухсот двадцати фунтов костяка и мышц, большая часть которых год от года все сильнее норовила обратиться в желе.

Когда-то он был оперработником и в СНБ, и в комитете, с Притчардом работал со времен Уотергейта: разобрался с кое-какими «жареными» делами, грозившими правительству крайне серьезными неприятностями. Откомандировали его краткосрочно, да срок растянулся на двадцать с лишним лет, пятнадцать из которых он провел на оперативной работе, в поле, как выражаются посвященные. Вдвоем с Притчардом они создали вышколенное ядро агентов, мужчин и женщин, искушенных в том, как выходить сухими из воды и невредимыми из огня.

Но выходить в одиночку. Такая цель ставилась с самого начала. В поле работали солисты: пара слов по телефону, команда из компьютера — никому не позволялось даже знать, из какого здания поступали приказы. Один-единственный незнакомый властный голос. О'Коннелл частенько с иронией думал о том, что в комитете не нашлось места для командных игроков. Впрочем, они с Притчардом давным-давно осознали, что такая установка жизненно для целостности КПН, и долгие часы проводили, налаживая инфраструктуру, которая поддерживала неукоснительную оперативную самодостаточность.

Ничего удивительного, что с годами эти двое очень сблизились. Ведь именно Притчард наконец-то убедил О'Коннелла отказаться от брюк из полиэстера, но, несмотря на все усилия, ничего не смог поделать с его галстуками.