Читать книгу - "Зовите меня Апостол - Р. Скотт Бэккер"

— Девятнадцать. — Аманда всхлипнула.

— А сейчас ей сколько?

— Двадцать один. — Голос будто у ныряльщика, отчаянно старающегося отдышаться. — Двадцать один ей сейчас!

Я прислонил фото к настольной лампе — чтобы видеть лица Дженнифер и ее родителей одновременно. Кивнул им понимающе, откинулся в кресле.

— И что же случилось?

Они рассказали — история прямо-таки из телешоу о жизни звезд. Все безоблачно, гладко, талантливо и замечательно.

Люди всегда делают из жизни роман. Не попросту описывают, как было и что стало, а непременно покрутят, заострят то, пригладят это. Да, конечно, — любопытная девочка, все всегда получалось, первая, лучшая… да не о дочери они рассказывают, а превозносят свои родительские умения и воспитательские таланты. И намекают одновременно: мол, не такая она, чтобы во все тяжкие… конечно: что бы ни случилось с их драгоценной дочерью, к ним, супругам Бонжур, это не имеет ни малейшего отношения. Помянули осторожно некую «слабость к музыкантам» — само собою, как ни воспитывай, как ни смотри, а от посторонних влияний взрослеющую дочь оградить — увы! — невозможно.

Я чуть удивился, когда они помянули секту. Если красивые дочери ступают на дорожку, не обозначенную в родительском атласе, как правило, виной тому наркотики. По словам миссис Бонжур, Дженнифер нашла «их» в Интернете, еще когда училась в школе. Не сказав ничего маме с папой, стала их «удаленным приверженцем», к первому году колледжа продвинулась до «посланника», распространителя «их» воззваний. Затем принялась посещать «их» воскресные сборища, все реже навещая дом. После бросила медицинский колледж и перебралась жить в Усадьбу — пристанище секты в юго-восточной Пенсильвании, близ местечка Раддик — типичного захудалого городишки «Пояса ржавчины».[4]

— Как же «они» называют себя? — осведомился я наконец.

До сих пор Бонжуры, будто из средневекового предрассудка, упорно не хотели именовать погубителей дочери, говоря «они», «их», «им». А после моего вопроса сделались угрюмыми и озабоченными. Я уж ожидал: вот-вот прошепчут, озираясь: «Волан-де-морт»,[5]или «Саурон»,[6]или вроде того.

— …Они зовут себя «Системой отсчета», — выговорила наконец Аманда.

— Никогда не слыхал. Во что они верят?

Она скривилась.

— По ним, этот мир… в общем, он нереальный.

— Разве не со всеми религиями так? — ляпнул я, не удержавшись.

— Джонатан, дорогой, лучше ты объясни, — сказала миссис Бонжур раздраженно и пояснила мне, слегка стесняясь: — У него степень по философии.

Другие, так же стесняясь, говорят о мужниных проблемах с выпивкой.

— Это культ, типичный для нью-эйдж,[7]— поведал Джонатан. — Раскрытие человеческого потенциала и прочее в том же духе. Такие называют харизматическими культами.

Как я впоследствии узнал из Сети, харизматический культ — это когда секта собирается вокруг одного всевластного гуру. И что в классификации культов такие занимают крайнее, весьма неприятное место.

— Вождя их зовут Ксенофонт Баарс. Хотите — верьте, хотите — нет, но он бывший профессор философии из Беркли.

— Вы говорите так, будто одно это делает его виновным.

— Именно!

— Каждый может стать вождем секты, профессор в том числе. Что же здесь плохого?

— Да то, что он не вождь, а гнусный мошенник и убийца! — выкрикнула миссис Бонжур.

То ли из-за неожиданной свирепости ее выкрика, то ли из-за слова «убийца» в комнате повисла неловкая тишина.

— Моя жена имела в виду: верования этого культа слишком… экстравагантны и несерьезны для человека с образованием Баарса. Мы думаем, он попросту оболванивает людей ради денег и, хм, секса, — пояснил сухо мистер Бонжур.

— Экстравагантны? Что вы имеете в виду?

— Они считают: мир вот-вот кончится.

Не слишком оригинально. Конечно, профессор философии во главе секты — нетривиальный оборот. А в остальном… разве не все свихнувшиеся на религии вещают: конец, дескать, близок и всем надо то и се?

— И когда для них мир кончится? — спросил я вежливо.

— Через пять миллиардов лет.

Надо же. Я изо всех сил постарался не расхохотаться.

— Вы имеете в виду, когда Солнце нас проглотит?

— Именно. Только Баарс сумел убедить приспешников в том, что эти пять миллиардов лет уже прошли. Наша Земля старше — и вот-вот перестанет существовать.

Я даже и щеки потер, стараясь прогнать ухмылку. Посмотрел на супругов, ошарашенных и подавленных каждый по-своему, не только потерей, но и самой возможностью лишиться дочери из-за настолько чудовищной глупости.

— Я вас понимаю, — изрек я сурово и важно.

Видит бог, я уж всякого абсурда навидался. При моей-то профессии нелепости сыплются гуще, чем помидоры в неудачливых комедиантов. Конечно, трагедия остается трагедией, какой бы глупостью ни сопровождалась. Горе и смерть всегда бьют в сердце, проламываются к самому нутру сквозь все случайное, нелепое, абсурдное. Но у жизни есть скверная привычка с какой-то извращенной регулярностью преподнести настоящую беду в завершение анекдота. Мы всё ожидаем шекспировских страстей, а вокруг большей частью бесчисленные версии шоу Джерри Спрингера[8]— жалкие, дешевые, грязные.

Немногие умирают красиво.

Я глянул на фото Дженнифер, прислоненное к моей настольной лампе — дешевой подделке в стиле ар-деко. Рядом с ней глумливо красовался еще не открытый счет. Я видел сквозь пластиковое окошечко треть адреса и имя «Апостол Мэннинг», крупное, нагло попирающее законы перспективы.

Меня вдруг будто ледяной иглой укололи.

Сам не понимаю, как и откуда, но пришло ясное, твердое убеждение: Дженнифер Бонжур мертва. Наверняка убитые горем родители тоже это понимают.

Если б я знал, сколько раз еще в этом деле ко мне придут подобные же внезапные озарения…