Читать книгу - "Альтераты. Соль - Евгения Кретова"

«Нервничает?» — удивлённо мелькнуло в голове.

Отец сел за стол, провёл руками по лицу, будто стряхивая с щёк усталость, растёр виски. Анна ждала. В кабинете было солнечно, пахло пылью и книгами. А ещё дорогим табаком. Раньше девушка бы не обратила внимание на тонкий благородный аромат, но Орлов — продюсер, с которым они работали последние несколько месяцев, — баловался сигарами и волей-неволей, работая с ним почти ежедневно, она стала замечать этот запах. Откуда, интересно, он в кабинете отца? Он ведь не курит — принципиально, считая это мальчишеством и слабоволием.

Олег Иванович вытащил явно заготовленную заранее папку-уголок, протянул дочери через стол. Той пришлось привстать.

— Здесь бумаги. Подпиши прямо здесь и сейчас… А то потом забудешь или потеряешь. Копии делать нет времени.

Анна бегло просмотрела заголовки. Срочный трудовой договор на сезонные работы, обязательства, договор о полной индивидуальной ответственности, должностная инструкция, положение о порядке производства работ…

— Это что? — девушка перевела взгляд на отца.

Тот раздражённо развёл руками:

— Это документы. Уговор есть уговор. Я тебе помогаю, ты отрабатываешь долг поездкой в экспедицию, — он смотрел едко, будто уже заранее жалея о затее.

В груди стало тесно, Аня выдохнула, пальцы похолодели:

— Я помню и не отказываюсь, — она уставилась на ровные ряды букв в договоре. — Но не согласишься ли ты на мою отработку каким-то иным способом? Без выезда из Москвы?

В голосе было столько мольбы, сколько она не обрушивала на отца за все годы жизни вместе взятые. Отец саркастично хмыкнул, губы изогнулись в усмешке. Аня продолжила:

— Просто с пятнадцатого июня начнётся запись первого тура «Активации». Если меня не будет в Москве, то… — она подняла на него глаза, ещё одно слово — и расплачется: — Всё зря, понимаешь? Это как если фея Золушке подарила платье и карету, но ворота замка оказались заперты.

В висках пульсировала надежда. Но одного короткого взгляда на отца стало достаточно, чтобы понять — пощады не будет. Ему принципиально нужно именно сейчас, именно так. Анна закрыла глаза, предложила то, на что в других условиях никогда бы не решилась:

— Слушай. Пока ты будешь в экспедиции, я могу помогать по хозяйству твоей жене… Полы мыть. Продукты приносить…

— Ты готова унижаться, лишь бы не ехать? — в голосе отца слышалось презрение и разочарование.

— Мне просто важно быть в Москве пятнадцатого и шестнадцатого июня. И, если мы пройдём в следующий тур, то до двадцать второго или двадцать третьего: там плотный репетиционный график и по условиям конкурса — новый экспериментальный репертуар, — она готова была взвыть: — Мне надо быть здесь эту чёртову неделю!

Отец холодно наблюдал за ней:

— Значит, тебе придётся истратить на это свою зарплату. Самолёты и поезда ходят по расписанию. Доберёшься как-нибудь. Озаботься этим заранее, закажи билет.

Аня не верила своим ушам:

— Отпустишь? Точно?

— Мы же договорились.

Девушка, не глядя, поставила размашистую подпись на каждом экземпляре, вернула отцу папку. Руки дрожали.

Отец отделил из папки несколько листков формата А4, вернул дочери:

— Здесь список прививок и медицинских обследований. И вещи, которые следует взять с собой. С этим будь максимально внимательна — лишнее не бери, необходимое не забудь, — и выразительно посмотрел: — Учти, я проверю все, включая нательное белье. Поняла?

Она кивнула, зажав в руках мелко исписанные листки.

Анна шумно выдохнула от одного воспоминания об этом. Он правда проверил. Прямо на вокзале, за пять минут до отправки поезда. Выкинул из рюкзака часть вещей: лишнее, по его мнению, не практичное, не удобное. Переложил из собственной сумки идиотскую шляпу с широкими полями вместо модной пиратской банданы. Сунул широкие льняные брюки с большими накладными карманами и дополнительную тёплую рубашку с длинным рукавом. Анна не возмущалась, растерянно оглядывая выброшенные на деревянную лавку вещи.

— И куда мне это все? В помойку?

Отец пожал плечами:

— А твои аборигены пришли тебя провожать? — он небрежно кивнул на притихших парней — Ската и Слайдера из ее группы «Сирин». — Вот и отдай, пусть матери отвезут.

Хоть в чем-то отец и мать совпадали — команду «Сирин» оба неизменно называли аборигенами. И еще в том, что pacta sunt servanda — договоры должны соблюдаться.

4

Пятью месяцами ранее, Москва, квартира Анны Скворцовой

Пронзительное ожидание счастья. Огромного. Со вкусом беды и безнадёжности. Будто судьба твоя предрешена, но тебе дозволено впитать последние крохи благодати. Будто приговорён к четвертованию, но тлеешь еще надеждой на милосердие.

Густой аромат полыни и чабреца забивает легкие. Солнечный свет бьёт в лицо. Оранжево-жёлтый, как одуванчик, и ослепительно яркий. Из-за него слезятся глаза. Надо терпеть. Потому что — она знает это наверняка — сейчас появится Он. Всего одно короткое мгновение, и еще одна попытка увидеть Его, узнать Его.

Она затаилась в ожидании.

Опаляющее дуновение. И вот прямо над ней, на небесно-голубом фоне тонкий юношеский профиль. Неясная, мечтательная улыбка коснулась его губ. Солнечные блики играют, путаются в волосах, будто становясь их продолжением. Будто Он сам есть солнце. Слёзы предательски застилают глаза, скатываются по вискам, мешают. К горлу подкатывает отчаяние: вот сейчас он навсегда сольётся с полднем. Безжалостный свет смоет Его черты, украдёт единственную возможность ВСПОМНИТЬ. Оставит ее одну в ожидании новой встречи. Короткой как южная ночь и ослепительной как вспышка.

Поворот головы, и тонкий профиль растаял под солнечным саваном.

Только боль в глазах.

Только тяжесть на сердце. И шаги палачей.

Анна проснулась, услышав собственный вой.

Мокрая от слёз подушка. Жёлтый фонарь за окном, суетливые блики надвигающейся метели. Протяжный стон полицейской сирены где-то вдалеке, видимо, на проспекте. Анна села на кровати, обхватила голову руками.

После этого сна она всегда чувствовала себя идиоткой.

Она НИКОГДА НИ в КОГО не влюблялась вообще. Тем более до такого состояния, чтобы как дурочка довольствоваться возможностью увидеть. Она никогда не испытывала состояния, когда распадаешься под взглядом кого-то другого, когда в животе становится горячо и — как там это описывают? Бабочки порхают?

Она вообще относила себя к девушкам невлюбчивым. Даже сомневалась — способна ли на это загадочное чувство. Ну, вот клавишник их, Скат, например. Это же бог. Это такая харизма, что девушки в обморок падают только от одного его движения плечом. А уж если он там косичками-брейдами своими махнёт, то вообще атас — визг оглушит. Один раз какая-то фанатка выскочила на сцену и на неё, Анну, с кулаками полезла. Приревновала за то, что вокалистка рядом со Скатом стоит на выступлении. После этого случая Аня специально приглядывалась к клавишнику, вылавливая в душе хоть какую-то тень влюблённости. И ничего. НИ-ЧЕ-ГО. Ни татушки его прикольные, ни игра бицепсами, ни голос бархатный с характерной хрипотцой и вкрадчивостью мартовского кота. Чёрт, даже джинсы его обтягивающие на неё никак не влияли. Ни одной крамольной фантазии за все три года, что она его знает.