Читать книгу - "Я сделаю это для нас - Федор Анич"

— Не надо так говорить, — разгорячилась Светлана. — Тихим и доверительным тоном вы будете говорить, что вас заставляют стряпать это дело, а на самом деле вы одуванчик. Мы не будем помогать вам составлять обвинительное заключение, вы взялись за это дело — делайте его. А я буду делать свою работу.

Светлана была в гневе. У нее не получилось выяснить, почему на счетах в банке арестованы мои деньги, а судья отказала в отмене подписки о невыезде. После окончания допроса мы собирались в банк, чтобы на месте выяснить, почему я не могу воспользоваться деньгами. Следователь информацией не располагал.

Допрос был ни о чем, в итоге родился документ, который меня озадачил, — протокол допроса подозреваемого в совершении преступления. Я большими глазами читал то, что следователь описал в результате нашей беседы. Светлана завизировала документ и сказала, что я могу подписать, если не считаю нужным внести изменения в текст. Такого желания я не имел — в тексте все было верно, правда, написано канцелярским языком, которого я не знал и сказать так не мог. Фразу вроде: «Умысла на причинение ущерба заявителю не имел» я не рожу никогда и забуду ее спустя три минуты, как она пропадет с глаз. Но, видимо, даже подозреваемые должны давать показания юридическим языком, понятным тем людям, что вершат правосудие. Обычный язык для них недоступен.

Мы закончили без двадцати шесть, Светлана сфотографировала протокол (под неодобрительным взглядом следователя), и мы ушли. Я выходил из офиса следователя по временному пропуску и подумал, что, может быть, когда-нибудь у меня будет пропуск на вход, но не будет на выход.

В Светланиной быстрой походке было много нервозности, которая меня встревожила. Да, у нее не получилось оперативно установить причины блокировки моего счета, и с допросом все прошло не очень, но нервничать могу я, а не она. Ее нервозность я воспринимал как смертельный приговор.

Чтобы отвлечь себя и ее от мрачных мыслей, я спросил о том, о чем подумал в кабинете следователя. Может быть, я чего-то не понимаю, или все выглядит не так, как вижу я, но почему так несправедливо у нас устроен уголовный процесс? Человека обвиняет государство в лице господина следователя, за плечами которого мощные структуры, ему оказывают поддержку суд, силовые ведомства и у него туча оперативников, агентов и серьезные инструменты для расследования дел. А человек, которого обвиняют, он один. Максимум — с адвокатом, который тычется, как слепой котенок, в тайну следствия и получает отказы со всех сторон. Адвокат просто не в состоянии осуществить защиту на том же уровне, на каком человека обвиняют. Это несправедливо!

— Есть законодательство об адвокатуре, — объяснила мне Светлана, когда мы оказались в машине и поехали в офис банка. — Там закреплено множество опций для адвоката, как участника уголовного процесса, в том числе на этапе предварительного расследования, в работе со следователем, на этапе судебного следствия, то есть уже в суде. Однако все эти опции, будь они неладны, исполнить практически невозможно. Следователь может вынести постановление о привлечении человека в качестве подозреваемого, и все — у вас уже другой статус. Следователь выходит с ходатайством к судье и получает ограничения прав и свобод человека, зажимает вас и выдавливает признание или собирает нужную доказательную базу. Все, что в действительности может адвокат, — это просить и ждать, что люди будут исполнять требования законодательства. Привлечь к ответственности за неисполнение адвокатского запроса практически невозможно, на практике эта норма мертва, как смертная казнь. Сергей Игоревич профессиональный следователь, я давно его знаю. Его сегодняшнее поведение из рук вон! Такого от него я не ожидала, скажу вам честно. И это меня сильно напрягло, потому что не родился еще такой человек, которому удалось бы надавить на Сергея Игоревича. Он ни с кем не дружит, никого не гнобит, никуда не метит. Он следователь уже более двадцати лет, и он знает, в чем смысл этой работы. Он не мог просить дать ему возможность вас оправдать. Нам такое не нужно!

— Почему? — опешил я. — Почему нам не нужно оправдание? Вы считаете, что лучше будет, если меня обвинят и приговорят к чему-нибудь?

— Иван, оправдательный приговор — это приговор. В любом случае у вас будет привлечение к уголовной ответственности, которое завершилось тем, что вас оправдали. И в итоге о вас будут говорить как об очень ловком мошеннике, который умудрился провернуть аферу и не запачкать руки. Оправдательные приговоры в нашей стране — это брак уголовного судопроизводства, когда человек виновен, но доказать это не смогли. По-другому это не воспринимают.

— Почему? Почему человек не может быть безвинно обвинен, и в суде это выяснится? — недоумевал я.

— Да потому, что такие люди, как Сергей Игоревич, тогда лишались бы работы пачками. Зачем вы напрягли суд, прокуроров, адвокатов, если у вас задержан и в подозрении невиновный человек? Лучше работать нужно, голубчики, лучше! Невиновных не трогать, виноватых наказывать! Кто же допустит, чтобы брак светили? Вот у нас и выработалась такая презумпция — если дело пришло в суд, значит, виноват.

— И что мы хотим? Какие у нас варианты?

— Наша задача — снять с вас подозрения и не допустить передачи дела в суд. В суде вас осудят, это точно. Да, может быть, судья сжалится и не даст реальный срок, но судимость у вас будет. Поэтому мы должны сделать все, чтобы не допустить утверждение обвинительного заключения в отношении вас.

— Но если не меня обвинить, то кого?

— Тут есть два варианта, — ответила Светлана. — Один сложный и хороший, другой чуть легче, но очень плохой.

— Я вас слушаю.

— Очень плохой: мы доказываем, что преступление было, но вы здесь ни при чем, и переводим стрелки на вашего агента. Здесь я должна буду собрать обвинительные доказательства и передать их следователю. Конечно, Сергей Игоревич должен это делать самостоятельно, но у него есть линия обвинения, и отказаться от нее значит признать свою ошибку. Поэтому я, сказать грубо, нагну следователя и покажу, что он ошибся. Такое адвокатам не прощают, но я это сделаю. Именно поэтому я не стала с ним любезничать, чтобы он еще раз сам подумал насчет подозреваемого. Ну а хороший — доказать, что преступления не было совсем, то есть развалить дело. Здесь не пострадает никто, но это чрезвычайно сложно, потому что «Бурлеск» заявил ущерб и с ним нужно разобраться. Его нужно погасить.

— Что значит «погасить»?

— Значит доказать, что ущерба нет. То есть обратиться в суд по этому предмету, но в другой плоскости — в гражданско-правовых отношениях.

— Я вас не понимаю, — признался я.

Я и правда не понимал, в чем разница между этими юридическими отношениями, и мне было непонятно, почему «Бурлеск» решил выяснять отношения со мной через уголовный суд, а не через другой, гражданско-правовой, или как там его.

— В общих чертах это объяснить сложно, но я попробую. Смотрите, есть неисполнение сделки, и потерпевшая сторона решает, что с этим делать. Они могут засомневаться, что не получили исполнение по своей вине, и тогда им нужно обратиться в арбитражный суд (если отношения экономические) и доказать, что они-то со своей стороны все сделали, недобросовестная здесь вторая сторона. Суд решит, и решение суда будет исполнено. А второй способ — это когда потерпевшая сторона уверена, что ее ущемили в преступных целях, и она обращается в уголовный суд с просьбой наказать человека и заставить его возместить ущерб. В своем заявлении «Бурлеск» утверждает, что ущерб причинен нематериальным благам — чести, достоинству и деловой репутации; кроме этого, есть реальный ущерб, который они докажут, — убытки, неустойки и так далее. Сумму гонорара они не предъявляли, потому что вы ее возместили.