Читать книгу - "Окаянный талант - Виталий Гладкий"

– Передашь привет своей маме, у нее хороший сын, а пока скажи, где мне приземлиться.

– Пойдем, дарагой, пойдем… Хароший место. Держал для тебя. Как знал, что придешь. Садись, а. Дэвушка хочешь? Нэ хочешь? Правильно делаешь. Эй!… – Тут Усик подозвал официанта, и что-то затарахтел ему по-армянски. – Вот он тебя обслужит. По висшему разряду. Вах, вах, кого я вижу?! – вскричал Усик, бросаясь к входной двери, где появились новые клиенты.

Художник улыбнулся. Сусик в своей стихии. Когда хозяин бара присутствует в «Олимпе», то кажется, что в глазах он даже не двоится, а множится, и по залу мечутся с десяток Сарафянов.

Олега и впрямь обслужили с потрясающей быстротой. Едва он выпил первую рюмку и приналег на закуски, как кто-то невежливо цапнул его за плечо.

– Здорово, друг! – послышался, что называется, до боли знакомый голос.

Олег обернулся и увидел поэта Хрестюка. Он уже был на хорошем подпитии. В левой руке поэта находился наколотый на вилку огурец; он держал ее перед собой как распятие.

– Нальешь стопарь? – спросил Хрестюк, и, не спрашивая разрешения, тяжело плюхнулся в креслице напротив Олега.

«А куда денешься…», – обречено подумал Олег, подозвал официанта и попросил его принести еще один столовый прибор.

Хрестюк выпил, отгрыз кусочек огурца, и сказал:

– Мы тебя искали…

– Кто это – мы?

– Ну все… наши.

Олег понял. Словом «наши» Хрестюк обозначил теплую компашку в лице Фитиалова, Вавочкина, Прусмана и Шуршикова.

– Зачем?

– А ты не знаешь?

– Что я должен знать?

– Тю-тю на тебя. Тогда помянем… – И Хрестюк, не спрашивая разрешения, снова наполнил рюмки.

– Кого помянем?

– Фитиалова. Царство ему небесное-е…

– Погоди! Он что, умер?!

– А я о чем тебе талдычу? Как есть умер. Раз! – и нету Фитиалова. Всмятку, в форшмак. Грузовик переехал. Тяжелый. И где? В самом центре, возле памятника Приапу[29].

Памятник, упомянутый Хрестюком, связывали с именем мифического Приапа только люди хорошо образованные, знакомые с историей древнего мира. Простой народ называл его по-иному… в общем, не совсем литературно.

На самом деле это был памятник одному из героев гражданской войны, который «прославился» массовыми расстрелами пленных белогвардейских офицеров и кадетов. Скульптор, который его вылепил, наверное, был или очень невнимательным человеком, или большим шутником.

Если обойти памятник кругом (он стоял посреди небольшой симпатичной площади в пешеходной зоне) и посмотреть на него с определенной точки, то два пальца опущенной вниз руки героической личности весьма напоминали детородный мужской орган, притом очень даже солидных размеров, прилепленный именно в том месте, что и нужно.

Возле этого памятника любили фотографироваться новобрачные. И нужно сказать, что на людей, не знакомых с городскими достопримечательностями, фотоснимки производили неизгладимое впечатление.

– Фитиалов мертв… – Олег был поражен до глубины души.

Именно с ним он хотел встретиться в первую очередь, чтобы прояснить некоторые моменты своего путешествия на пленэр.

– Угу. Мертвее не бывает. Хоронили в закрытом гробу. Его буквально расплющило. Груженый кирпичом КАМАЗ – это не фунт изюма. Так мы пьем или как?

– Пьем…

Олег машинально выпил, даже не почувствовав вкуса водки. Его план начал рушиться уже на начальной стадии. Ах, как не вовремя Фитиалов отправился в заоблачные выси! Или куда там его определят, взвесив все доброе и злое в душе безвременно усопшего художника.

А может, вовремя? У Олега от страшной догадки вдруг вспотели ладони. Как там сказала Ожега? «Не иди по той дорожке. Иначе она принесет горе не только тебе, но и другим, невинным, людям…»

Сказала, а объяснить, разложить по полочкам свои, в основном не очень связные и большей частью невнятные предсказания, напоминающие катрены Нострадамуса, не захотела.

Ожега много чего наговорила…

– Шуршиков спонсора нашел, – снова закусив огурцом, с завистью заявил Хрестюк. – Везет же человеку… А тут бьешься, бьешься – и все пули мимо. Никому поэзия не нужна. А за свой счет много не издашь.

– Неужто спонсор подписался профинансировать все четыре тома? – удивился Олег. – Это же сколько бабок нужно…

– Пока только один. Но думаю, что Шуршиков втиснет в эту книгу весь свой опус.

– Это как?

– Сократит. Когда в произведении одна вода, ее просто сливают.

Выпив еще одну рюмку, Хрестюк величественно удалился к своему столу, все также держа в руках вилку с огрызком огурца. Там его с нетерпением ждала компашка, состоящая из прыщавого худосочного «ботаника» в очках – наверное, начинающего поэта, и двух экзальтированных девиц.

От любопытства они даже подпрыгивали на своих креслицах, чтобы увидеть, с кем там разговаривает их кумир.

Олег хорошо знал эту породу прилипал, любителей потусоваться за чужой счет и погреться в лучах чьей-нибудь славы. Они проникали на любую, даже самую закрытую вечеринку, не говоря уже о презентациях. Как это им удавалось, было большой загадкой.

Тем временем в баре народу еще прибавилось. За столик к Олегу изрядно вспотевший от беготни Усик с извинениями подсадил двух иностранцев, отчего художник некоторое время пребывал в изумлении.

Что они забыли в «Олимпе»? Заведение Сарафяна трудно было отнести к престижным, где обычно пробавлялись зарубежные гости.

Один из них был низенький толстяк в клетчатом жилете, а другой – длинный, как жердь. Лицо первого лоснилось и напоминало блин в масле, посреди которого торчал сизый нос (похоже, толстяк был весьма неравнодушен к спиртному), а постная худая физиономия второго больше приличествовала протестантскому проповеднику.

Наверное, он пришел в бар лишь для того, чтобы составить компанию приятелю.

– Хэлоу! – дружно поприветствовали Олега иностранцы, улыбаясь не совсем натурально, но широко.

Пришлось и Олегу изобразить приятную улыбку и вежливо кивнуть.

– Икскъюз май дистебинн ю[30], – сказал толстячок, почему-то подмигивая Олегу.