Читать книгу - "Смертельно опасно - Кэти Райх"

— Мириам Феррис и Гершель Каплан родственники?!

— Свояки.

— Свояки?..

Я никак не могла сообразить.

— Это звание обычно присваивается после свадьбы. — Райан мило улыбнулся. — Надо отдать дань твоему антропологическому прошлому.

Я попыталась включить логическое мышление.

— Мириам Феррис была замужем за братом жены Гершеля Каплана?

— Бывшей жены.

— Но Мириам отрицает, что знакома с Капланом.

— Мы спрашивали о Кесслере.

— Это один из его известных псевдонимов.

— Непонятно, верно?

— Если Каплан — член семьи, Мириам должна его знать.

— Вероятно, — согласился Райан.

— Она бы узнала его на вскрытии.

— Если Мириам видела этого парня.

— Ты действительно думаешь, что Каплан и Кесслер — одно лицо?

— Ты же опознала его на фото, — сказал Райан, заглядывая в коробку на моем столе.

— Брат жены Каплана еще жив?

— Бывшей жены. До развода он приходился Каплану шурином. Впрочем, это не столь важно: он все равно умер от диабета в девяносто пятом.

— Таким образом, Каплан развелся с женой и остался один. Муж Мириам умер, и она тоже осталась одна.

— Ага. Смерть Ферриса разбередила старую рану. Что в коробке?

— Несу череп к Бержерону, чтобы он высказал свое мнение по поводу зубов.

— Его пациентам это понравится, — сказал Райан и скорчил безумную гримасу.

Я закатила глаза.

— Когда состоялась свадьба Мириам и Авраама Ферриса?

— В девяносто седьмом.

— Достаточно быстро после смерти первого мужа.

— Некоторые вдовы легко отходят от потрясения.

Мириам произвела на меня совсем другое впечатление, и я взяла это себе на заметку.

— Как давно развелся Каплан?

— Во время второго срока заключения в Бордо.

— Ясно.

— Я проверил досье Каплана. В тюрьме вел себя хорошо, проявил искреннее желание исправиться, за что и скостил себе половину срока.

— Значит, за ним закрепили полицейского по надзору за условно освобожденными?

— Майкла Гинсона.

— Когда его выпустили?

— В две тысячи первом. По словам Гинсона, Каплан с тех пор занимается честным бизнесом.

— Каким?

— Связанным с аквариумными рыбками и морскими свинками.

Я удивленно моргнула.

— Он открыл зоомагазин?

Райан кивнул.

— У него собственный дом с магазином на первом этаже.

— Он все еще отмечается в полиции?

— Ежемесячно. Образцовый подопечный.

— Восхитительно.

— Всегда точно в срок. Кроме последнего раза. Он не позвонил и не появился четырнадцатого февраля.

— В понедельник, следующий после убийства Ферриса.

— Верно.

— Бержерон уже ждет меня.

Райан посмотрел на часы:

— Встретимся внизу в два тридцать?

— Я принесу «Чаппи».

Офис Бержерона находится в многоэтажном здании на пляс Виль-Мари. Он делит его с партнером, неким Бугенвиллером, чья фамилия вызывает у меня какие-то винные ассоциации.

Я припарковалась на подземной стоянке и на лифте поднялась на семнадцатый этаж.

Бержерон был занят с пациентом, поэтому я присела в комнате ожидания, поставив коробку под ноги. Напротив возвышалась какая-то громадная женщина, которая читала «Домохозяйку». Когда я потянулась за журналом, она подняла глаза и улыбнулась. К дантисту я бы пропустила ее без очереди и лишних разговоров.

Через пять минут женщину пригласили в кабинет. Думаю, она там долго не пробудет.

Секундой позже из кабинета выскочил мужчина без пиджака и с развязанным галстуком.

Появился Бержерон и пригласил меня к себе. Из кабинета раздалось тихое подвывание. Я представила большую женщину в камере пыток.

Распаковывая коробку, я рассказала Бержерону некоторые подробности. Он внимательно слушал, скрестив костлявые руки на груди.

Выслушав меня, дантист взял череп и осмотрел верхние зубы. Затем челюсть. Соединив все вместе, изучил прикус.

Протянул руку. Я дала ему коричневый конверт. Включив проектор, он тщательно изучил рентгеновские снимки. В ярком флуоресцентном свете его голова выглядела как одуванчик.

Прошло несколько секунд, минута.

— Mon Dieu,[3]вопросов нет, — сказал Бержерон, постучав пальцем по второму и третьему верхним коренным зубам. — Посмотри на эти полости и каналы. Мужчине было, по крайней мере, пятьдесят. Может, больше.

Палец передвинулся к первому коренному зубу.

— Здесь дентин разрушен гораздо меньше. Этот зуб однозначно принадлежал молодому человеку.

— Насколько молодому?

Бержерон выпрямился.

— Лет тридцать пять — сорок. Не больше. — Он вернулся к черепу. — Очень маленький кончик зуба.

— Вы можете сказать, когда зуб был вставлен?

Бержерон посмотрел на меня так, как будто я попросила его решить в уме квадратное уравнение.

— Приблизительно, — добавила я.

— Клей пожелтел и отслоился.

— Секундочку, — сказала я. — Вы хотите сказать, что зуб приклеили?

— Конечно.

— Соответственно это не могло случиться две тысячи лет назад?

— Определенно — нет. Несколько десятилетий назад.

— В шестидесятые?

— Вполне возможно.

Варианты «Б» или «В», зуб вставили во время раскопок или в музее. Опять все по новой.

— Вы не против, если я извлеку эти три верхних зуба?

— Ничуть.

Я собирала рентгеновские снимки, опасаясь, что раздула из мухи слона. Странный зуб молодого человека. Кто-то просто вставил его не в ту челюсть. Или рабочий экспедиции, или Хаас, или неопытный музейный работник.

Из кабинета продолжали доноситься жалобные звуки.

Несметное число раз могла произойти ошибка. При раскопках. Транспортировке. Отборе. Очистке. В пещере. В лаборатории. В парижском музее.