Читать книгу - "Благородный топор. Петербургская мистерия - Р. Н. Моррис"

— Я вам что, не вполне ясно объяснил адрес?

— Вполне. Но думаю, вам будет небезынтересно прогуляться туда со мной.

— Это у вас что, такая манера ведения следствия?

— Вы очень подозрительны. Вам бы юриспруденцию изучать.

— Я как раз ее и изучал. Пока деньги были. Может, когда-нибудь и снова займусь. Когда средства позволят.

— А не задумывались, куда податься по окончании обучения?

— Возможно, что и в адвокатуру. Стану защитником в суде. Существующие общественные устои надо в корне менять.

— Значит-таки, верите в торжество закона?

— Верю в то, что смогу оправдывать обвиняемых, в том числе тех, кто шел против режима.

— А вы, смотрю, не так циничны, как мне казалось.

— Чем же еще заниматься прогрессивно мыслящему человеку, да еще с юридическим образованием?

— Ну, скажем, пойти служить в управление. Следственное.

— В таком случае я буду выполнять функцию прямо противоположную. Засуживать невиновных.

Порфирий Петрович вкрадчиво улыбнулся.

— Беру свои слова назад. Насчет цинизма. Виргинский, между тем, осторожно сунул одну ногу в башмак.

— Великоваты.

— Можно надеть еще одни носки. К тому ж теплее будет.

— У вас при себе что, еще и носки есть?

— Конечно же нет. А у вас…

— Все, что на мне, и есть моя единственная одежда.

— Такой аскетизм, знаете, вовсе необязателен… Виргинский перебил, надевая второй башмак:

— Где вы их раздобыли?

— А вы как думаете?

— С мертвеца, что ли?

Порфирий Петрович смешливо поджал губы.

— А хотя, сойдут и такие, — сказал Виргинский, вставая.

* * *

Вместе они направились вверх по Гороховой. Впереди, пронзая яркое погожее небо, горел золотом шпиль Адмиралтейства — стилет в сердце города. Струями шел дым из бесчисленных труб зданий, обступивших матово лоснящуюся мостовую. Громады жилых домов тянулись вдаль, отблескивая рядами окон, за каждым из них протекала чья-то жизнь. При виде окон само собой напрашивалось невольное сравнение с намалеванными театральными декорациями. Хотя нет, однообразные эти фасады напоминают скорее непроницаемый каменный занавес. И драмы и трагедии людские происходят скорее не по эту, а по ту, скрытую его сторону.

Виргинский, следя, как носки его новых ботинок уверенно продавливают корочку сероватого наста, втихомолку чему-то ухмыльнулся.

— Вы о чем? — поинтересовался Порфирий Петрович.

— Да так. Выходит, вы меня вроде как купили за пару ботинок. Как все же дешево я заложил вам свою душу. Кабы она, впрочем, была.

— Вы не верите в существование души?

— Я так не говорил. Я говорил, что у меня ее нет. Тем не менее, отвечая на поставленный вопрос, отвечу: в душу я действительно не верю. Ни в бога, ни в дьявола. Ни в какую другую сверхъестественную чушь. В самом деле. Появись сейчас передо мной хоть сам Мефистофель со своими посулами, я бы и то вряд ли польстился.

— Так вы меня сравниваете с Мефистофелем? Помилуйте, ведь здесь дело не в душе — заложил, не заложил. Вы же хотите выяснить, кто убил ваших друзей, не так ли? Эх, вы, а еще в юристы метите. Право, нельзя же разом быть и нигилистом и законником. Позиция, чреватая противоречиями.

— Именно. За то я себя, наряду с прочим, и презираю.

— Ну как, ботинки вам ваши нравятся? — спросил Порфирий Петрович еще через несколько шагов.

— Хотя б потому, что не пропускают сырости.

— Вот это здоровое суждение.

— Скажите, — остановившись, сказал вдруг Виргинский, как-то разом утратив показную надменность.

— Что именно?

— Вы меня не считаете подозреваемым? Помолчав, Порфирий Петрович ответил:

— Я подозреваемыми пока не располагаю.

— Скажем, подозреваемый — я. Но ведь, вовлекаясь в ход следствия, я тем самым могу его запутать? Пустить по ложному следу?

— Скажем, подозреваемый — вы. Тогда я кое-что разузнаю уже из того, как вы будете реагировать на людей в доме, где жили Тихон с Горянщиковым.

— Так я у вас действительно под подозрением? — Порфирий Петрович опять улыбнулся, поджав губы. — Вы со мной играетесь, — упрекнул Виргинский.

— Хорошо. Скажем, вы вне подозрений. Сам я сторонник именно этой версии. Однако при всем том обе жертвы входили в круг ваших знакомых. Возможно, убийца — кто-то из известных вам людей; может, даже из числа проживающих в том доме. Более того, быть может, мы его нынче там застанем. И потому само ваше присутствие может невольно вызвать некое интересное откровение… Кстати, спрошу-ка я вас вот о чем. Это, между прочим, позволит избежать лишних хлопот. У вас нет никаких предположений, кто именно мог их убить?

— Вы полагаете, я бы до сих пор об этом умалчивал?

— Нет, конечно. Но вы как-то сказали, у Горянщикова было изрядно недоброжелателей. А у Тихона?

— У Тихона недоброжелатель был единственный: сам Горянщиков. Забавно, правда?

— Да не совсем. Убийца — кто бы он ни был — постарался обставить все так, будто Тихон якобы вначале прикончил Горянщикова, а затем покончил с собой. Я уже предвкушаю: мне сейчас предстоит порядочно выслушать, как они друг с другом при жизни, извиняюсь, грызлись.

— Похоже на то.

— Я прошлым вечером наведался к мадам Келлер, — проронил Порфирий Петрович. Виргинский непроизвольно замер на ходу. — Что, ботинки великоваты? — простодушно спросил он студента.

— Да так, малость…

— Вашей знакомой, Лили, я там не застал. По мнению мадам Келлер, она обзавелась состоятельным покровителем.

— Прямо так и сказала?

— Да, если вы относитесь к ее словам всерьез.

— Почему вы так уверены, что Лиля имеет ко всему этому какое-то отношение?

— Уверенности особой нет. Однако она волей-неволей снабдила меня некой загадкой. Тот таинственный Константин Кириллович. — Следователь пристально вгляделся в Виргинского. — Вначале Лиля попадает в наше поле зрения буквально накануне того, как мы получаем анонимную записку, где фактически указывается местонахождение тех двух тел в Петровском парке. Простое совпадение? Ладно, допустим. Но затем — а именно вчера — я ее застаю в доходном доме Липпенвехселя, на пути к вам. Опять совпадение? Как следователь я по опыту должен такие совпадения учитывать. И наконец, я узнаю, что она ваша знакомая. А вы, боюсь, единственный, кого я пока могу логически увязать с этими двумя… трупами. А потому увязывается и Лиля.

— Вздор какой-то. Невнятица. Вы этим ничего не докажете.