Читать книгу - "Ватикан - Антонио Аламо"

Они объехали Монетный двор, проехали по мосту Сакраменто, покружили возле домика Пия IV и через Квадратный сад добрались до Китайского колокола. Подумать только, сказал про себя брат Гаспар, что он целыми днями представлял себе аудиенцию у Папы, и вот теперь, к его великому счастью, эта аудиенция сопровождалась экскурсией по его частным садам; подумать только, что он наконец оказался в его присутствии и однако же не мог отделаться от ощущения, что все это сон, что вместо него во всем этом участвует кто-то другой. «Я, — размышлял он дальше, — бедный смиренный монах, здесь, на прогулке, рядом с Его Святейшеством в спортивном костюме, и все так запросто, вот только свою машинку он ведет немного небрежно. Какой же он человечный и каким великим и неподдельным смирением веет от него! Никакого напускного мистицизма». Однако даже в эти минуты брат Гаспар краешком души тосковал по своим братьям. Да, ему хотелось разделить с ними то счастье, какое он испытывал в присутствии Папы. Когда он будет рассказывать об этом в монастыре, все придут в изумление, конечно, если ему поверят. С другой стороны, неожиданно решил он, если подтвердится известие о назначении его архиепископом, он пригласит на церемонию всех своих братьев. Таким образом они тоже смогут ощутить вблизи человечность Папы. Как видим, «я» брата Гаспара все больше раздувалось от гордости.

— Присядем на скамейку и потолкуем, брат Гаспар, — сказал ему Папа, останавливая машинку. — Или хочешь покататься еще?

— Нет, хватит.

Выйдя из своих машинок, они сели на резную мраморную скамью.

— Как тебе в Ватикане? Нравится, брат Гаспар? — поинтересовался Папа.

— Да, но я чувствую себя заинтригованным.

— Заинтригованным? Почему?

— Более чем заинтригованным, Святой Отец, ошеломленным. Вот, пожалуй, точное слово.

— Рад это слышать, но почему, возлюбленный брат мой? Почему ты ошеломлен?

— Не знаю… столько всего пришлось здесь пережить. Такой избыток эмоций не по мне. С другой стороны, по правде говоря, я тоскую по моему приору и моим братьям и знаю, что они тоже истосковались без меня.

— Понятно.

— Много лет подряд мы плечо к плечу вели тяжкую битву. И делили на всех каждую радость. Просто невероятно, что теперь мне придется покинуть их, чтобы исполнить наказ Вашего Святейшества, приняв обязанности архиепископа Лусаки и кардинальский чин! Какие сюрпризы преподносит нам жизнь. Несколько минут назад я вспоминал, как они провожали меня в Ватикан. Они радовались, потому что радовался я, а я радовался, видя, как радуются они, вот только, по правде говоря, не знаю, радовались ли мы или пребывали в печали.

— Что-что?

— Подумать только, какие заботы удерживают их там: будь то ремонт колокольни, поддержка, которую они оказывают одиннадцати нищенствующим семьям, и прочее в том же роде. Это уж не говоря о настоятельной потребности пополнить библиотеку, о том, что по четвергам мы устраиваем трапезу для всех, кто стучится в наши двери, или о саде, который мы поддерживаем с таким трудом и в котором сейчас развелось несметное множество мышей.

— Дружище, почему бы вам не покупать еду в супермаркете, как все, и тем самым не избавиться от дополнительных хлопот?

— Монастырская жизнь, сами знаете…

— Да, да, конечно, монастырская жизнь, нельзя смотреть на все через розовые очки…

— Правду сказать, хоть я и не люблю жалобиться, мы дотягиваем до конца месяца только благодаря добровольным пожертвованиям полусотни наших прихожан.

— Так, значит, вы довольны своей паствой?

— Можно сказать и так.

— Что ты имеешь в виду?

— Что они, конечно, хотят помочь нам, но делают это, мягко говоря, скромно.

— Взгляните на птиц небесных: они ни сеют, ни жнут, ни собирают в житницы, — сказал Папа, — и Отец ваш небесный питает их. Вы не гораздо ли лучше их?

— Конечно.

— Итак, не заботьтесь и не говорите: «что нам есть?», или «что пить?», или «во что одеться?». Отец ваш небесный знает, что вы имеете нужду во всем этом. Ищите же прежде Царства Божия и правды Его, и это все приложится вам. Итак, не заботьтесь о завтрашнем дне, ибо день завтрашний сам будет заботиться о своем: довольно для каждого дня своей заботы. Матфей, глава шестая, стих тридцать четвертый, если ты снова меня не поправишь. Скажи честно, — закончил Папа, несмотря на свою непогрешимость, ни словом не обмолвившийся о чеке, который брат Гаспар рассчитывал рано или поздно получить, почему он и не нашел лучшего выхода, кроме как дождаться более подходящего момента, чтобы вернуться к делу и довести его до конца, а возможно, неожиданно и резко (без обиняков и экивоков) заявить, что нужды монастыря намного превосходят ограниченные ресурсы, которыми он располагает. — Тебе плохо, брат Гаспар? Что-то ты побледнел.

Внезапно брат Гаспар понял, насколько важно поведать Папе все свои самые потаенные тревоги и печали.

— Святой Отец, — заявил он, — думается мне, что святой Петр и другие апостолы немало удивились бы, увидев, что здесь происходит.

— Давай начистоту, брат Гаспар, — сказал Папа. — Все, кто приезжает в Ватикан, всегда немного смущаются, это нормально, так что не надо строить передо мной какую-то важную птицу. Скажу больше: смятение предшествует куда более глубокой вере. Без смятения вера немногого стоит. Я бы даже сказал, что Святому Духу нравится оказываться там, где царит смятение, где возникают вопросы, потому что без вопросов вера превращается в привычку, в укоренившееся обыкновение, выраженное горсткой внешних признаков, лишенных всякого смысла. Нет ничего более упорядоченного, чем смерть, это состояние вечного покоя. Когда я умру, а тебе взбредет в голову писать мемуары (уверен, что ты этим кончишь, плутишка), приведи в точности слова, которые я тебе сказал, не впадай в искушение приукрасить их цитатой из Блаженного Августина или какого-нибудь другого Отца Церкви, ограничься тем, что я уже сказал и что собираюсь сказать теперь: мир, брат Гаспар, более упорядочен, чем мне бы того хотелось. Мы хотим познать Бога, да, но мы познаем Его только в том случае, если будем любить Его бескорыстно, без отчаяния, если полюбим Его с чистой и глубокой радостью ребенка. Нет ничего более глубокого, чем детская улыбка. Это нечто настолько абсолютное, что, глядя на нее, мы только и можем сказать: «Бог есть». В каждом детском смехе Бог существует бездоказательно, без поисков, пусть и мимолетно. Потому что… А тебе как кажется?.. Может ли существование Божие быть мимолетным? Может? Правда?

— Нет, — ответил монах.

— Может, Гаспар, может. В этом все таинство Божие. В том, что Он существует, но только временами. Удивительно, верно, брат Гаспар?

Гаспар уклончиво кивнул, потому что такой вопрос требовал более спокойного размышления.

— Пройдемся немного, брат Гаспар? Что-то меня знобит. Всякий раз, как заговариваю о смерти, происходит одно и то же.

Они пошли по усыпанной мелкими камешками дороге и скоро углубились в нечто вроде леса, хотя и очень ухоженного. Было видно, что разнообразная растительность здесь подобрана сознательно; разумеется, такому любителю травоядных тварей, как брат Гаспар, доставляло истинное удовольствие гулять по частным садам Римского Первосвященника.