Читать книгу - "Беллилия - Вера Каспери"

Беллилия не открывала глаз, пока Чарли не донес ее до дивана в своем кабинете и не покрыл меховым пледом. Тень пробежала по ее лицу, когда, открыв глаза, она посмотрела по сторонам и узнала дом, из которого ей не удалось убежать. Беллилия снова закрыла глаза, чтобы ничего этого не видеть. Она явно страдала из-за своей неудачи.

Чарли побежал в подвал, набросал угля в печь отопительной системы и, вернувшись назад, включил радиатор. Когда в комнате стало тепло, он снял с жены плед, а потом стал снимать мокрую одежду. Она открыла глаза и посмотрела ему прямо в лицо. Болезненная улыбка скривила ей губы. Чарли растирал ее тело жестким полотенцем, пока кожа не покраснела, но Беллилия продолжала дрожать. Печаль в ее темных глазах, дрожь и молчание напомнили ему спаниеля, который был у него в детстве, и он сейчас испытывал такое же чувство жалости к Беллилии, какое испытывал когда-то к той полностью зависевшей от него собачке. Он завернул жену в одеяло, отнес наверх в спальню и уложил в постель. За все время, пока она приходила в себя, Чарли ни разу не проявил недовольства и не задал ни одного вопроса о причинах ее странного поведения.

— А теперь, моя дорогая, — сказал он ласково, — тебе надо выпить горячего молока с бренди, и ты сразу же уснешь. — Он накрыл ее толстым шерстяным одеялом в пододеяльнике, на котором его мать вышила когда-то узор, где чередовались змеи и яблоки.

Она выпила молоко с бренди, держа в обеих руках, как послушная девочка, старинную серебряную кружку. И с таким же послушанием подчинилась команде мужа уснуть.

Чарли на цыпочках вышел из комнаты. Он сделал для нее все, что мог, и решил, что в любом случае ему надо посоветоваться с врачом. Направляясь к телефонному аппарату, он думал, что надо сказать, если доктор спросит, как его жена могла так сильно простудиться. Сняв трубку, он обнаружил, что телефон не работает. Ветер разорвал и телефонные провода. Чарли даже обрадовался. Чувство долга требовало позвонить доктору Мейерсу, но он испытал большое облегчение оттого, что ему не надо будет отвечать ни на какие вопросы.

Все это напряжение, потраченные силы и волнение должны были свалить его с ног. Но ему не только не хотелось спать, он даже не чувствовал никакой усталости. Как Чарли ни старался, ему так и не удалось справиться со своим любопытством. Когда Беллилия поправится, он задаст ей несколько важных вопросов. Подойдет к разговору совершенно спокойно, не проявит ни злости, ни подозрения, но своей любовью и твердостью докажет ей, что она может довериться ему, ничего при этом не опасаясь. Вот как он представлял эту сцену: Чарли и Беллилия сидят у камина. Чарли тихим, мягким голосом убеждает жену честно во всем признаться. Однако придуманная сцена не принесла ему успокоения. Он все время невольно вспоминал свои беседы с доктором Мейерсом и думал, а не подслушала ли Беллилия предостережения доктора. Но если это так, то почему она ждала целых четыре дня? Почему раненая гордость не заставила ее бежать в тот же день? И какая здесь связь с ее неожиданной ненавистью к Бену Чейни?

Его мысли блуждали по темному кругу, не принося прозрения. В конце мучительного часа он не стал мудрее, чем был в начале. И вдруг он вспомнил о дорожной сумке и вышел за ней из дома. Вообще-то он не стал бы открывать сумку жены, тем более изучать ее содержимое. Это было бы недостойно джентльмена, который не считает себя вправе читать письма своей жены. Однако сейчас у него имелось для этого серьезное оправдание. Сумка насквозь промокла, и ее содержимое может заплесневеть, если предметы не вытащить и не просушить.

Беллилия сложила в сумку чулки, смену нижнего белья, ночную рубашку, домашние тапочки, черное крепдешиновое кимоно с бирюзово-голубой подкладкой и поясом. Там были также косметические принадлежности, обитая кожей шкатулка, в которой она обычно хранила свои драгоценности, и пачка брошюрок-путеводителей с расписанием морских рейсов «Гунарда», «Белой звезды» и «Гамбург — Америка». Стало ясно, что мысль о бегстве в Европу возникла у Беллилии не спонтанно, не прошлой ночью за столом.

Без особого интереса он открыл шкатулку. В ней лежали всякие безделушки, которые так ценят молодые девушки. В медальоне, сделанном в форме сердца, он увидел темные глаза Беллилии под массой светлых кудрявых волос и удивился, почему его жена ни разу не показывала ему этот портрет своей матери. В потертом светло-лиловом, цвета лаванды, конверте находились засохшая розочка и бледно-вишневое перышко. В шкатулке были также миниатюрный японский веер, перочинный нож с перламутровой ручкой и сломанным лезвием, круглая коробочка для пилюль с чистой наклейкой. Внутри оказался какой-то белый порошок, похожий на тот, которым его жена полировала свои ногти. Последнее, что он вынул из шкатулки, была бархатная коробочка, где она хранила свое гранатовое кольцо.

Чарли раскрыл коробочку и увидел черную жемчужину в платине и бриллиантах.

Мы не можем подарить это кольцо Эбби. У меня его нет. Я его уже отдала.

Чарли быстро положил кольцо на место, а бархатную коробочку сунул обратно в кожаную шкатулку. Потом положил в сумку пачку брошюр и прочие мелочи.

— Ты сердишься на меня, Чарли?

Он опустил занавеску, свет раздражал его. У него не было желания смотреть в лицо Беллилии, не хотел показывать ей и свое лицо.

— Мы потом об этом поговорим. Как ты себя чувствуешь?

— Я сильно простудилась.

— Это верно. Тебе придется остаться в постели.

Темные волосы обрисовывали овал ее бледного лица. Она тихо застонала.

— У тебя что-нибудь болит?

— Больно вот здесь, в груди. Я сама во всем виновата. Гадко себя вела и заслуживаю наказания.

Она ждала отклика Чарли на оценку своего поведения. Слово, которое она выбрала, было слишком мягким для определения ее совершенно ненормального поведения. Чарли же не смог издать ни звука. Притворяясь, что занят радиатором, он стоял лицом к стене.

— Чарли!

— Что?

Она прошептала запинаясь:

— Бен к тебе не приходил?

Чарли обернулся, все еще держа руку на радиаторе, и уставился на свою жену. В его голосе появились новые, жесткие нотки.

— Нет, мы вряд ли сможем с кем-либо общаться в ближайшие несколько дней. Дорога заблокирована, а телефонные провода сорваны.

— Ах да! — воскликнула Беллилия и, подумав немного, весело рассмеялась. — Снегопад! Значит, нас здесь засыпало снегом, ведь так, Чарли?

— Именно так.

— Когда-то в школе мы учили стихотворение о семье, попавшей в снегопад. Ты помнишь его, Чарли?

Он не мог отвечать. Беллилия всеми силами старалась восстановить их прежние отношения, притворялась, что у нее не было и мысли сбежать, что не было никакой лжи и никаких вопросов без ответа.

— Ты должен знать, — настаивала она, и в ее голосе звучал прямой вызов. — Ты ведь знаешь столько стихов, Чарли. Мне кажется, это Лоуэлл.

— Нет, это Уиттьер.