Читать книгу - "Месть Крестного отца - Марк Вайнгартнер"

Лиза равнодушно кивнула.

— Просто… ну… на тех фотографиях…

— Дорогая, я нахожусь в центре общественного внимания с твоего возраста. Ты хоть представляешь, сколько раз на дню со мной просят сфотографироваться абсолютно незнакомые люди?

Дочь посмотрела отцу прямо в глаза.

Ладно. Конечно, он знает некоторых из них.

— Не буду тебе лгать. Мне приходилось выступать в местах, где не хотелось ни с кем знакомиться ближе, чем полагается. В Америке это не преступление.

Фонтейн глотнул кофе. Лиза сжала в кулаке салфетку, поднесла ее ко рту. Бровь изогнулась дугой, и Джонни надеялся, что это всего лишь признак замешательства.

— Перестань, дорогая, — уже громче произнес он, излучая обаяние. — Сама подумай. Я пою в ночных клубах. Кто, по-твоему, властелин ночных клубов?

Это были не его слова. Цитата актера-finocchio Олли Смита-Кристмаса, ныне сэра Оливера, хорошего парня, который произнес броскую фразу, чтобы отделаться от журналистов и дать Джонни спокойно репетировать к инаугурационному баллу Джимми Щи. Лиза сделала вид, будто впервые это слышит. Фонтейн поднял руки вверх, мол, сдаюсь. Какой выбор ему дан? Никакого.

Лиза положила салфетку. Другой рукой убрала с лица волосы. Нервный жест, поначалу подумал Джонни, пока не увидел улыбки.

Ответ удовлетворил ее. Лиза наклонилась вперед и поцеловала отца в щеку.

Фонтейна охватила тоска по упущенным моментам. Марго Эштон и Энни Магауан не просто разбили ему сердце и отхватили приличную сумму, они вбили клин между ним и семьей. Больше Джонни не допустит такой ошибки.

— Я люблю тебя, ангелочек, — сказал он.

— Ш-ш, — произнесла Лиза, продолжая улыбаться.

После обеда Фонтейн отвез дочь в апартаменты и отправился кутить. Он знал город достаточно, чтобы провести всю ночь в пивной или клубе, где есть друзья, на которых можно положиться: они не подпустят к нему публику и журналистов и не станут разговаривать о проблемах в Неваде или жалобах в Нью-Йорке из-за того, что его назначили главным маршалом. На несколько благословенных часов Джонни забывал обо всем.

Ночь протекала как обычно. Он не раз мог завязать знакомство с девушками широких взглядов. Однако не хотелось решать вопросы следующего дня, не выспавшись, поэтому Фонтейн решил отказаться от удовольствия. С годами становишься умнее. Озаряемый резким утренним светом на заднем сиденье лимузина, в одиночестве, направляясь в свой номер в отеле «Плаза», он гордился собой.

Джонни побрился, принял душ и не чувствовал ни опьянения, ни похмелья. Он был на гребне славы. Скажи ему кто в детстве, что наступит день, и он будет записывать пластинки и снимать фильмы, что женщины будут визжать от восторга, а мужчины ревниво завидовать, его бы это не удивило. Фонтейн был таким с рождения: большие яйца, большие мечты. И мама всегда говорила сыну: добьешься всего, чего только захочешь. Если б ему предрекли помочь будущему президенту одержать победу на выборах и устроить самый роскошный инаугурационный бал в истории, Джонни тоже поверил бы. Он не удивился бы даже истории о том, как отдал Джимми Ши свою кровь, пот и слезы (не говоря уже о парочке возлюбленных), а неблагодарный засранец отвернулся от Джонни, потому что он итальянец. Потому что окрыленный лицемер захотел утаить тот факт, что его отец был бутлегером и жилы рвал, чтобы пробиться в Америке. Потому что мало окончить Принстонский университет, стать лучшим в стране ныряльщиком, встретить богатую невесту и жениться на ней. Нет, надо притворяться, будто ты благородных кровей. Все так предсказуемо.

Однако назначить Джонни главным маршалом парада в День Колумба, прямо по Пятой авеню? Такого Фонтейн и представить себе не мог. Подобная честь обычно выпадала pezzonovanti — важным птицам вроде Фиорелло Ла Гардиа, Эла Смита или папы римского. Джонни принимал участие в парадах с тех пор, как надел короткие штанишки: в одном кулаке итальянский флажок, в другом — американский. В старших классах он играл на барабане и промаршировал весь путь от собора Святого Патрика до Семьдесят девятой улицы, не отрывая взгляда от соблазнительной попки Анны Марии Дигрегорио из группы поддержки. Выпустив первый хит с группой Леса Галли, Джонни ехал на платформе, сжимая в руках огромный микрофон.

А теперь такое! Главный маршал Джон Фонтейн.

Когда в номер подали завтрак вместе со свежей газетой, эйфория вмиг сошла на нет. На первую страницу попали Джонни и самодовольные coglioni,[10]которые собирались преградить дорогу торжественному шествию.

— День без новостей, — пробурчал Джонни, словно получив удар по почкам.

— Что там, сэр? — Официант заканчивал сервировку.

Согласно нашим источникам, Фонтейн нежил весьма юную особу в элитарном ресторане, где часто обедают криминальные фигуры.

Джонни тяжело опустился на край заправленной кровати. Уши начинали гореть.

— Можешь идти.

Салонный певец хвастал своей возлюбленной о том, как выступал в ночных клубах, связанных с организованной преступностью.

Джонни отбросил газету и закрыл глаза.

— И вот еще, сэр. — Официант передал ему телефонное сообщение от Джинни — «Пожалуйста, позвони» — и получил щедрые чаевые.

Быть Джонни Фонтейном непросто. Он не станет свирепеть из-за этого дерьма. Нет уж.

Глупец, каким он был раньше, тотчас позвонил бы Джинни и накричал на нее за то, что не хочет пускать Лизу на парад.

А зачем еще он ей понадобился? У нее шестое чувство на все гадости, что с ним происходят. Потом бросил бы трубку и сорвал телефон со стены. Разбил бы тарелки, телевизор. И что затем? Стал бы готовить план мести. Согласно нашим источникам? Нежил? Какого черта! В ночных клубах, связанных с организованной преступностью? Черт, черт, черт! Убил бы их.

Поверьте, в Джонни до сих пор просыпались эти инстинкты. В критические моменты.

Но!

Глубокий вдох.

Он вспотел от усилия не поддаться порыву.

Еще один глубокий вдох.

К таким же дыхательным упражнениям Джонни прибегал перед записью пластинок.

Больше Фонтейн не глупец. Ему пятьдесят один год. Поклонники ВИДЯТ в нем человека, который боролся, любил, терял и выжил, чтобы рассказать об этом, спеть об этом с пластинок, которые крутились в заезженных музыкальных автоматах и в одиноких комнатах по всему свету. Жизнь не раз его била, однако Джонни все перенес. Боль оставила свой след, но чего еще ожидать? Он простой смертный — как ты, милый, только чуть больше.

Вдох.

Фонтейн чувствовал, как отступает гнев. Взглянул на остывающий на тарелке омлет. Поковырялся в нем кофейной ложечкой. Джонни не был голоден — первый признак похмелья. Он проглотил пару таблеток аспирина, потом молочно-белый антацид и зажег сигарету с ментолом. Аспирин и антацид хранились в крупных пузырьках.