Читать книгу - "Властитель огня - Дэниел Сильва"

Иерусалим

Иерусалим – это в буквальном смысле город на холме. Он стоит высоко над Иудейскими горами, и в него попадают с Прибрежной равнины по похожей на лестницу дороге, которая карабкается по извилистому склону узкого ущелья, именуемому Шаар Ха'Гай. Габриэль, как большинство израильтян, по-прежнему именовал его по-арабски Баб аль-Вад. Он опустил окошко своей казенной «шкоды» и положил локоть на стекло. Вечерний воздух, прохладный и мягкий, пахнущий кипарисами и соснами, ласкал рукав его рубашки. Он проехал мимо заржавевшего каркаса бронетранспортера – реликвии, напоминавшей о сражениях 1948 года, и подумал о Шейхе Асаде и его кампании, нацеленной на то, чтобы перерезать жизнеснабжение Иерусалима.

Он включил радио в надежде найти немного музыки, которая отвлекла бы его мысли от дела, но вместо этого услышал сообщение о том, что террорист-смертник только что взорвал автобус в Рехавии, богатом районе Иерусалима. Он послушал «Новости», затем, когда началась мрачная музыка, выключил радио. Мрачную музыку включали, когда были жертвы. И чем дольше звучала музыка, тем больше было покойников. Шоссе номер 1 внезапно превратилось из четырехполосной трассы в широкий городской бульвар, знаменитую Дорогу Яффы, которая шла от северо-западного угла Иерусалима к стенам Старого города. Габриэль поехал по этой дороге влево, затем вниз по длинному мягкому спуску, мимо шумной Новой центральной автобусной станции. Несмотря на взрыв, пассажиры потоком шли через дорогу ко входу на станцию. У большинства не было иного выбора, кроме как сесть на автобус и надеяться, что сегодня вечером шарик рулетки не остановится на их номере.

Габриэль проехал мимо входа на широко раскинувшийся рынок Макане Иегуда. Девушка-эфиопка в полицейской форме стояла у металлической баррикады, проверяя сумки всех, кто входил на рынок. Когда Габриэль остановился на «красный свет», группки харедимов[23]в черных лапсердаках пробежали между машинами, словно листья, гонимые ветром.

Через несколько поворотов Габриэль добрался до Наркисс-стрит. Тут не было места для парковки, поэтому он оставил машину за углом и медленно пошел к своей квартире под навесом пышных эвкалиптов. Он с горечью и нежностью вспомнил Венецию – как возвращался домой, скользя по водам канала, и привязывал свою лодку позади дома.

Многоквартирный дом из иерусалимского известняка стоял в нескольких метрах от улицы, и к нему вела цементная дорожка, проложенная сквозь заросший садик. Вестибюль был освещен зеленым светом, и в нем сильно пахло новой краской на нефти. Габриэль не стал проверять почтовый ящик – никто ведь не знал, что он тут живет, а счета приходили на адрес мнимой компании, занимающейся недвижимостью, которой управлял Административно-хозяйственный отдел Службы.

В доме не было лифта. Габриэль устало поднялся по цементным ступеням на четвертый этаж и открыл дверь. Квартира была большая по израильским меркам – две спальни, кухня, как на самолете, небольшой кабинет, выделенный из гостиной и одновременно столовой, – но ей далеко было до piano nobile[24]того дома, где жил Габриэль на канале в Венеции. Жилищный отдел предложил ему купить эту квартиру. Стоимость квартир в Иерусалиме, похоже, сокращалась с каждым взрывом бомбы, и в данный момент ее можно было бы купить за хорошую цену. Кьяра решила не дожидаться удобного момента и купить ее. Поскольку делать ей было почти нечего, она проводила большую часть времени в магазинах и неуклонно превращала функциональную, но унылую квартиру в нечто, похожее на дом. С тех пор как Габриэля не было дома, здесь появился новый ковер, а также круглый медный кофейный столик с деревянным лакированным пьедесталом. Габриэль надеялся, что Кьяра купила его в каком-нибудь почтенном месте, а не у одного из этих маклаков, что продают в бутылке «Воздух Святой Земли».

Он позвал Кьяру, но в ответ была тишина. Он прошел по коридору в их спальню. Она была обставлена для оперативных работников, а не для любовников. Габриэль сдвинул кровати вместе, но всякий раз просыпался среди ночи с ощущением, что висит над пропастью, вцепившись в ее края. У изножья кровати стояла маленькая картонная коробка. Кьяра уже убрала большинство их вещей – осталась только эта коробка. Габриэль подумал, что психолог с бульвара Царя Саула узрел бы глубокий смысл в том, что он не вынул вещи из коробки. Истина была более прозаичной: он был слишком занят. И все же Габриэля угнетала мысль, что вся его жизнь укладывается в такую коробку – вот так же трудно представить себе, что маленькая металлическая урна может вместить в себя пепел целого человеческого существа. Большинство вещей даже не принадлежали ему. Они принадлежали Марио Дельвеккио, человеку, роль которого он некоторое время исполнял под скромные аплодисменты.

Габриэль сел и ногтем большого пальца вскрыл упаковочную ленту. И с облегчением увидел небольшой деревянный ящичек, инструментарий путешествующего реставратора, где лежали краски и кисти, которые подарил ему Умберто Конти по окончании обучения. Остальное было в основном барахло, то, с чем ему давным-давно следовало расстаться: старые корешки чеков, записи, касающиеся реставрации, резкий отзыв, который он получил в одном итальянском журнале по искусству за свою работу по реставрации картины «Христос на море Галилейском» Тинторетто. Габриэль удивился, зачем он его прочитал, не говоря уже о том, чтобы хранить.