Читать книгу - "Тени старой квартиры - Дарья Дезомбре"

Аллочка заболела. Горлышко. Мама сказала – подцепила заразу в детсаду. Папа сам пришел за ней в садик – он, когда возвращался со своей железной дороги, всегда за ней приходил. Аллочка тогда со всех силенок бросалась к нему на руки, а он крепко прижимал ее к себе, делал маленькие «поцецуйчики», много-много: и в щечку, и в шейку, и в глазки, и в носик. Папа никогда не опаздывал, а мама забегала в садик самой последней, когда других детей давно разобрали. Влетала красная, когда Аллочка уже сидела в углу, заливаясь тихими слезами. Больше всего она боялась, что мама забудет о ней, оставит тут. И тогда нянечки Нина и Тата, добрые и толстые, переглянутся, фыркнут, как кошки: «Надоело! Сколько можно!» Оденут ее в беличью шубку, капор из овчины на лентах, колкий шарф и оставят одну на крыльце садика – дожидаться мамы в темноте. А она будет бояться, даже плакать, держать навытяжку, как солдатик, рукой в варежке свою лопатку и смотреть строго вверх, чтобы слезы не вытекли и не замерзли на ветру, смотреть туда, где качается на фоне черного неба желтый фонарь… Мама в тот вечер все-таки за ней пришла, схватила за руку, потянула за собой, ругала воспитательниц, что-то говорила про работу. Но Аллочка знала, что дело не в работе. Папа же тоже работает. Просто она маме не нужна. Папе Аллочка по его возращении «с поезда» так и заявила: возьми меня с собой в вагон младшей проводницей, я тебе помогать буду. А то вдруг мама меня снова забудет? И папа посмотрел на маму, которая сидела рядом, полировала ногти – у нее очень красивые, розовые ногти, – мама закатила глаза – мол, детские глупости! А папа только и сказал: «Зина». И мама больше так не опаздывала, чтобы Аллочку оставляли одну в темноте.

А сегодня папа лишь взял ее на руки, и «поцецуйчиков» не понадобилось:

– Ты вся горишь, Аллочка. – И поворачивается к Нине и Тате, а они смотрят на него свысока (папа у нее маленький): у нас в группе двадцать детей, всем температуру мерить?

Папа несет ее домой на руках – она легонькая, так папа говорит, прижимает к колючей щеке. Аллочке и колко, и сладко. А папа, как поднялся в квартиру, сразу стучится к дяде Коняеву-доктору.

– Андрей Геннадьевич, не посмотрите девочку? У нее жар.

– Конечно, Анатолий Сергеевич, раздевайте ребенка, я пока руки помою.

Пока папа стягивает с нее колкие рейтузы и валенки, разматывает шарф, мама сидит перед трюмо – снимает ваткой тушь с ресниц. С тушью очень интересно: туда, в черную коробочку, надо поплевать, потом поводить щеточкой и намазать на глаза, еще и еще один слой; тогда ресницы у мамы становятся, как у куклы. Казалось, каждую можно сломать, как сухую травинку в инее.

– Хватит уже у них обязываться, – говорит мама. – Завтра прекрасно сходили бы в поликлинику. Поставим горчичники, ноги попарим, вот и…

– А если ночью температура подымется? Нет. Пусть сейчас доктор посмотрит, – не соглашается папа.

А ведь обычно папа маме уступает: если она хочет летом прогуляться в ЦПКиО на танцы или требует все новые отрезы, чтобы пошить себе в ателье платьев. Столько платьев, сколько у ее мамы, нет ни у кого. Даже у тети Лали. И крепдешиновые, и из жоржета, и из муара, и из панбархата, и бархата-на-шифоне. Аллочка обожает, когда мамы нет, забираться в свой «домик» – платяной шкаф и прижиматься щекой к нежным тканям. Аллочка даже однажды подслушала на кухне, когда между тетей Верой и тетей Галей вышел такой разговор.