Читать книгу - "Пропащий - Харлан Кобен"

В большинстве кварталов города вы бы побоялись кого-нибудь разбудить в час ночи. Но только не здесь. Все окна забиты досками. Вместо двери – кусок фанеры. Сказать, что краска облезала, было бы не совсем верно – она осыпалась кусками.

Крест постучал в фанерную дверь. Откликнулся женский голос:

– Что надо?

– Мы ищем Луиса Кастмана.

– Убирайтесь.

– Нам необходимо с ним поговорить.

– Ордер есть?

– Мы не из полиции.

– А кто вы?

– Мы сотрудники «Дома Завета».

– Здесь нет беспризорников! – закричала она почти в истерике. – Убирайтесь!

– Выбирайте, – сказал Крест. – Или мы разговариваем с Кастманом прямо сейчас, или возвращаемся с кучей копов.

– Я ничего не сделала.

– Зато я могу что-нибудь придумать. Открывайте!

Женщина сделала выбор быстро. Мы услышали стук одного открываемого засова, затем другого. Наконец упала цепочка, и дверь приоткрылась. Я шагнул вперед, но Крест загородил мне дорогу рукой. Надо было подождать, пока дверь не откроется полностью.

– Быстрее, – сказала женщина, ядовито усмехнувшись. – Заходите, я не хочу, чтобы кто-нибудь увидел.

Крест толкнул дверь, и она распахнулась. Мы прошли внутрь. Женщина тут же задвинула засовы. Меня одновременно поразили две вещи. Первая – темнота. Единственным источником света была слабенькая лампочка в дальнем углу, едва освещавшая ободранное кресло да журнальный столик, составлявшие всю меблировку. Вторая – страшная духота и вонь. Густая смесь больничного запаха с чем-то трудноопределимым. Я с трудом заставил себя сделать вдох. Интересно, когда здесь в последний раз открывали окно? Комната, казалось, шептала: «Никогда».

Крест повернулся к женщине, стоявшей в углу. В темноте мы различали только ее силуэт.

– Меня зовут Крест.

– Я знаю, кто вы.

– Мы встречались?

– Это не важно.

– Где Кастман?

– Здесь еще только одна комната, – ответила она, вяло поднимая руку и указывая в темноту. – Он, наверное, спит.

Глаза начали привыкать к темноте. Я шагнул к женщине. Она стояла неподвижно, но когда я подошел поближе, подняла голову. Я с трудом сдержал изумленный возглас и попятился, бормоча извинения.

– Нет, – сказала она. – Я хочу, чтобы вы видели.

Она пересекла комнату, встала рядом с лампой и посмотрела на нас. Мы с Крестом не изменились в лице, хоть это было и нелегко. Тот, кто изуродовал эту женщину, постарался на совесть. Когда-то она, пожалуй, была очень хороша собой, но затем будто перенесла пластическую операцию наоборот. Нос, который раньше, видимо, имел правильную форму, теперь был раздавлен, напоминая жука, на которого наступили тяжелым сапогом. Когда-то гладкая кожа рассечена и порвана во многих местах. Углы рта надрезаны так, что невозможно было понять, где они заканчиваются. Щеки и лоб во всех направлениях пересекали уродливые фиолетовые шрамы – так рисует трехлетний ребенок, заполучивший цветные мелки. Мертвый левый глаз смотрел в сторону, другой, не мигая, уставился на нас.

– Вы работали на улице, – сказал Крест.

Женщина кивнула.

– Как вас зовут? – продолжал он.

– Таня. – Рот она открывала с большим трудом.

– Кто вас так?

– А вы как думаете?

Мы не ответили – все было ясно.

– Он за этой дверью, – показала она. – Я ухаживаю за ним. Никогда не делаю ему больно. Вы понимаете? Я никогда не поднимаю на него руку.

Мы оба кивнули, хотя я ничего не понял, и Крест, думаю, тоже. Из-за двери не было слышно ни звука. Кастман спал. Какая разница? Разбудим… Крест взялся за дверную ручку и оглянулся на меня. Я деловито кивнул. Он открыл дверь.

Эта комната была освещена, и очень ярко. Я невольно прикрыл глаза рукой. Какой-то медицинский прибор, стоявший возле кровати, издавал прерывистый писк. Но в первую очередь бросались в глаза стены. Они были обиты пробкой – кое-где проглядывал коричневый цвет – и густо увешаны фотографиями. Сотнями фотографий, приколотых кнопками, – от стандартных, девять на двенадцать, до больших, размером с плакат. И со всех на нас смотрела Таня.

Во всяком случае, я так предположил. На этих снимках она была еще не изуродована. Я оказался прав – она оказалась удивительно хороша и, судя по всему, готовилась к карьере фотомодели. Я посмотрел вверх. Опять фотографии – как зловещая роспись на потолке. От них трудно было оторвать взгляд.

– Помогите! Пожалуйста! – донесся с кровати тихий голос.

Мы с Крестом подошли поближе. Таня, стоявшая позади нас, кашлянула. Мы обернулись. При ярком свете ее шрамы казались живыми, извиваясь на лице, как клубок червей. Нос был не просто расплющен, но полностью исковеркан, напоминая ком глины. А старые снимки словно излучали сияние, создавая вокруг нее какую-то болезненную ауру.

До и после…

Человек на кровати застонал.

Мы молча ждали. Таня посмотрела здоровым глазом сначала на меня, потом повернулась к Кресту. Казалось, она хотела заставить нас навсегда запомнить – какой она была прежде и что с ней сделал этот человек.

– Бритва, – сказала Таня. – Ржавая. У него это заняло часа два. И он изрезал не только лицо.

Не сказав больше ни слова, она вышла из комнаты и закрыла дверь.

Несколько секунд мы молчали. Затем Крест спросил:

– Ваше имя Луис Кастман?

– Вы из полиции?

– Вы Кастман?

– Да. И я сделал это. Господи, да я признаюсь в чем хотите – только вытащите меня отсюда! Ради Бога!

– Мы не из полиции, – сказал Крест.

Кастман лежал лицом вверх, от его груди тянулась трубка. В такт писку машины там что-то периодически вздымалось и опадало. Это был белый мужчина, свежевыбритый, с чисто вымытыми волосами. Он лежал на специальной больничной кровати с перилами и рычагами управления. В углу я заметил судно и раковину. Больше в комнате не было ничего: ни мебели, ни телевизора, ни книг, ни журналов. Шторы на окнах задернуты. Мне стало не по себе.