Читать книгу - "Мракофилия - Евгений Шорстов"

в горле я поднялся с места и подошёл к окну, видимо, хмельной напиток даровал мне излишек сентиментальности, поэтому история о пропаже невинного Лёньки произвела такой эффект. Мне хотелось глотнуть свежего ночного воздуха в надежде, что он помешает накатывающейся на уголках глаз жидкости перерасти в полноценные слёзы. Но как только я отодвинул рукой штору и потянулся к форточке, Гришка подскочил с места, чем неслабо меня напугал, выпрыгнул с кухни в коридор и скрылся в глубине квартиры.

— Ты чего творишь? — вопил он с отдышкой.

— Гриш, ты чего? — заплетаясь, кричал я ему. — Мне проветрить чутка надо, плохо стало.

— Закрой шторы, придурок, закрой! — не успокаивался он, срывая на меня свой и без того хриплый голос.

От такого вопля нового друга мне стало не по себе, я повернулся к окну и уже хотел в темпе задёрнуть штору, как взгляд мой зацепился за ужасное бледное лицо по ту сторону стекла. Это был ребёнок, он смотрел на меня, подобно безумцу-каннибалу, жаждущему как можно быстрее вкусить свежей плоти. Его глаза были так глубоко посажены, что я не сразу разглядел пугающие, следящие за каждым моим движением зрачки. Ребёнок морщил нос и оголял ряд верхних щербатых зубов. Мы смотрели друг на друга с минуту, пока таинственный наблюдатель не начал шевелиться. Он достал откуда-то большой жёлтый кленовый лист, просунул его между окном и чёрной железной решёткой, тогда мне удалось разглядеть его руку, такую же сморщенную и покрытую жёлтым налётом, как лист.

Наконец, вопль Гришки, перешедший на громкий хрип, дорвался до моих ушей, я в ужасе задёрнул штору и выбежал из кухни. Друг схватил меня за плечи и сильно потряс.

— Что ты наделал?! — хрипел он, разбрызгивая противные слюни.

— Там мальчик был, Гриш, — в недоумении ответил я.

Друг ослабил хватку, взялся за голову, упал на колени и, скрючившись, жалобно застонал.

— Что ты наделал… — шептал он, всхлипывая, — хоть бы меня не видел, ой, Господи, пусть он не придёт ко мне, — Гриша устремил взгляд в потолок и принялся быстро креститься, утирая второй рукой льющиеся слёзы.

— Да что это было-то? — не выдержав, воскликнул я.

— Лёнька, — прошептал мне друг, скривив рот.

Он стоял на коленях посреди комнаты и дрожал, захлёбываясь слезами. Ледяной саван всепроникающего страха накрыл меня, в ушах зашумело, ноги подкосились, я тоже упал на колени, скрючился и зарыдал.

Очнулся я уже утром, Гришка лежал у стены неподалёку. Всё произошедшее ночью вспоминалось мне как невероятный кошмар, и я надеялся, что и странное поведение друга и невероятно ужасное лицо за окном окажутся лишь плодом моего затуманенного алкоголем сна, но большой кленовый лист между стеклом и решёткой, который я увидел, отодвинув дрожащей рукой штору, развеял все мои сомнения. Тогда единственной надеждой стал Гришка, только он мог объяснить, что произошло, но стоило мне разбудить его, как он тут же набросился на меня с кулаками и грязной бранью.

— Тварь! — кричал он, молотя меня по лицу. — Да из-за тебя он и меня мог увидеть!

От некоторых ударов мне удалось увернуться, но парочка крепких всё-таки долетела до моей челюсти. Когда Гришка подустал и выдохся, я резким движением столкнул его с себя и несколько раз размашисто стукнул по голове, но он даже не сопротивлялся.

— Почему так? — задыхаясь, спросил я, утирая с губ свежую кровь.

— Что? — рявкнул Гришка мне в ответ.

— Иди вон отсюда, — разозлился я, пнув его в бок, — пока не прибил тебя, вали!

Он поднялся, качаясь, дошёл до двери и спустя минуту уже ковылял через улицу к себе домой. Я же принял душ, намазал йодом ссадины, принял обезболивающее и вышел в палисадник. Жёлтый лист по-прежнему лежал на своём месте, и мне стоило изрядно помучиться, чтобы перебороть себя и решиться вытащить его. С тех пор никаких происшествий не было около трёх недель, вплоть до момента, когда и ещё пару соседей встретились около почтового ящика. Он представлял собой небольшой, выкрашенный в зелёный металлический короб с маленькими ящичками по трём сторонам и с одной большой дверцей, ключ от которой имелся только у почтальона.

Между бумагами счетов за коммунальные услуги затесался жёлтый кленовый лист, абсолютно такого же размера, каким был его предшественник, принесённым странным существом. Соседи — женщина средних лет с мужем того же возраста — недоверчиво и даже испуганно покосились на меня и принялись как можно скорее забирать свою почту. Я смотрел на них, как мне казалось, так жалобно и безнадёжно, что готов был горько расплакаться лишь от мысли о своём внешнем виде. Дрожащим голосом, тряся в руках кленовым листом, я спрашивал у них:

— Что мне делать? Помогите.

Они переглянулись, мужчина отвёл глаза и не выдал себя, но во взгляде женщины я увидел глубочайшее сожаление и грусть.

— Необычное что-то было? — спросила она, мельком взглянув на кленовый лист в моих руках.

— Я Лёньку в окне видел.

Услышав знакомое имя, произнесённое моим дрожащим голосом, женщина испуганно отвернулась к мужу, тот отрицательно покачал головой, приказывая жене молчать.

— Мне Гришка рассказал всё, — продолжал я, искренне надеясь, что супружеская пара сжалится надо мной и подскажет заветный путь к спасению от неведомого ужаса.

— Тебе когда квартиру продавали, — немного тише, повернув голову через плечо, сказала женщина, — ничего не говорили про шторы?

— Говорили, — отозвался я с воодушевлением, — но я как-то вот…

Мой запал с болью погас, когда женщина, недовольно цокнув, перебила меня:

— И кто тебе виноват?.. — она обернулась, скорчила противную гримасу и принялась читать мне нотацию: — Приедут сюда и начинают жить, как хотят… старые улицы по своим правилам живут, и не вам, соплякам, тут что-то менять. Сказано же было, по ночам зашторить окна на кухне — всё, ничего больше, но нет, и тут свои пять копеек вставляете, бестолочи!

— Может… мне в церковь? — заикаясь и разводя руками от отчаяния, тараторил я.

— В церковь… — хмыкнул мужик, дёрнув уголком губ. — Пусть идёт сразу, меньше мучиться будет, — буркнул он жене.

— Да чёрт его знает, — отмахнулась она, — как баба Поля померла, так спросить не у кого.

— Куда идти? — заметно нервничал я.

Моё состояние в тот момент походило скорее на тремор вперемешку с бредом, нежели на испуг, образ супружеской пары медленно смазывался, смывался с моих глаз новой партией горячих слёз. Боль от острого кинжала безысходности, всаженного по самую рукоять мне прямо в шею, затмевала все прочие ощущения. Не помня себя от сводящей с ума паники, я зажмурился и почти потерял сознание, благо вовремя подскочивший мужик схватил меня и посадил