Читать книгу - "Стая - Франк Шетцинг"

Световой остров представлял собой многократно свёрнутый гигантский излучатель света, дополненный объективами камер. Его спустили в море, через десять минут Фрост посмотрел на указатель глубины и скомандовал:

— Стоп.

— Разверните, — добавил ван Маартен. — Сперва до половины. Если нигде не зацепится, тогда целиком.

На глубине 400 метров произошла элегантная метаморфоза. Свёрток развернулся в ажурную конструкцию размером с половину футбольного поля.

— Включить освещение и камеры, — приказал ван Маартен.

На конструкции вспыхнули ряд за рядом сильные галогеновые лампы. Одновременно заработали восемь камер и перенесли мутную панораму на монитор. По картинке проплывал планктон.

— Ближе, — сказал ван Маартен.

Осветительный остров, приводимый в движение пропеллером, медленно двинулся вперёд. Через несколько минут из темноты проглянула выщербленная структура — чёрная, причудливо сформированная стена из лавы.

— Вниз.

Светоостров с большой осторожностью спустился ниже, пока не показался террасообразный выступ. Поверхность его была усеяна трепещущими телами. Борман смотрел на восемь мониторов, и в нём нарастало отчаяние. Снова кошмар, который сопровождал его со времени коллапса норвежского континентального склона. Если всё вокруг так же, как на этих сорока метрах, которые светоостров отвоевал у темноты, то можно спокойно уезжать.

— Поганые твари, — прорычал Фрост. Мы опоздали, подумал Борман.

Потом он устыдился своего страха. Кто сказал, что черви уже выгрузили свой бактериальный груз и что его достаточно? Кроме того, на севере был ещё тот загадочный фактор, который в конечном счёте и вызвал оползень. Может, ещё не поздно. Просто нужно торопиться.

— Ну, хорошо, — сказал Фрост. — Наклоните остров на 45 градусов и чуть приподнимите, чтобы лучше видеть. И спускайте хобот. Надеюсь, у него хороший аппетит.

— Он голоден, как чёрт, — ответил ван Маартен.

В развёрнутом виде хобот достигал полукилометра — сегментированное, каучукоизолированное чудище поперечником три метра с зияющей глоткой в торце. Вокруг глотки были закреплены прожекторы, две камеры и несколько пропеллеров. Конец хобота можно было передвигать во все стороны. Несмотря на хорошую видимость, работа управления требовала большого внимания.

Некоторое время хобот опускался сквозь непроницаемую тьму. Прожекторы хобота оставались выключенными. Потом в поле зрения хобота попал светоостров — вначале лишь мерцание в черноте, потом всё светлее, потом появилась терраса. Шланг приблизился к шевелящейся массе червей, и она заполнила собой всю площадь монитора. Каждое из щетинковых тел можно было рассмотреть по отдельности. Они вертелись, выпятив свои хищные челюсти.

В контрольном помещении воцарилась бездыханная тишина.

— Фантастика, — прошептал ван Маартен.

— Пыль не должна зачаровывать уборщицу, — Фрост мрачно потряс кулаком. — Включайте, наконец, ваш пылесос, и выметем этот сор из углов.

Заработал насос, создающий низкое давление. Поначалу ничего не происходило. Очевидно, насосу требовалось время, чтобы добраться на глубину в полкилометра. Черви как ни в чём не бывало продолжали грызть лёд. В контрольном помещении медленно нарастало разочарование. Борман пристально смотрел на мониторы и чувствовал, как к нему возвращается отчаяние.

В чём дело? Слишком длинная конструкция? Слишком слабый насос?

Пока он раздумывал над этим, на мониторах всё изменилось. Что-то рвануло червей, их хвостики задрались вверх, поднялись вертикально, задрожали… И они понеслись к камерам.

— Началось! — Борман сжал кулаки и против своего обыкновения закричал. Он готов был даже заплясать и пойти колесом.

— Аллилуйя! — Фрост горячо кивал. — Чудесная штука. О Господи, дай нам очистить мир от зла! И от дерьма тоже! — Он сорвал с головы бейсболку, взъерошил волосы и снова надел. — Ну, теперь мы управимся.

Червей засасывало в хобот так быстро и в таких количествах, что на экране стали видны лишь размытые пятна. Камеры светоострова тоже показывали всё, что разыгрывалось у края хобота. Осадочный слой взвихрился, его засасывало вместе с червями.

— Дальше влево, — сказал Борман. — Или вправо. Всё равно, просто дальше.

— Пойдём зигзагом, — предложил ван Маартен. — От одного конца освещённой зоны до другого. Пока не опустошим видимую область. Потом передвинемся на следующие сорок метров.

Пылесос пустился в странствие, непрерывно всасывая в себя червей. Там, где он поработал, вода была такой мутной, что дно терялось.

— Успех мы увидим только тогда, когда осядет муть, — сказал ван Маартен. Он испытывал громадное облегчение. Напряжение последних недель разом ушло, и он чуть не откинулся на спинку стула. — Но я думаю, мы все будем довольны.

* * *

«Независимость», Гренландское море

Дон-н-г-г!

Тронхеймский колокол в воскресное утро. Церковная башня в Киркегате. Она устремляется в небо, отбрасывая тень на крашенный охрой домик с двускатной крышей, и призывает: динг-донг, люди добрые, вставайте.

Подушку на голову. Какое дело церкви, кому когда вставать. Он не просил его будить. Проклятье! Вчера перебрал с коллегами и студентами? Наверное, так.

Дон-н-г-г!

— Восемь часов, — объявили по громкоговорящей связи.

Значит, это не Киркегата, не церковь, не домик. В черепе у него стучали не тронхеймские колокола, а нещадная головная боль.

Йохансон открыл глаза и нашёл себя лежащим на смятых простынях в чужой кровати. Вокруг стояли другие кровати, все пустые. Помещение было просторное, напичканное аппаратурой, без окон, и имело антисептический вид. Больничная палата.

Что он тут делает, в больничной палате?

Голова его поднялась и снова упала на подушку. Глаза закрылись. Всё что угодно, но только не этот гром в черепе. Очень было ему плохо.

— Девять часов.

Йохансон сел в кровати.

Он был всё в той же палате, и ему стало немного легче. Дурнота прошла, ввинчивающаяся боль уступила место глухому, но терпимому давлению.

Как он сюда попал, он не знал.

Он посмотрел на себя. Рубашка, брюки, носки — всё на нём. Пуховик и свитер лежат на соседней кровати, на полу аккуратно поставлены ботинки.

Он спустил с кровати ноги.

Тут же открылась дверь, и вошёл Сид Ангели, начальник медицинской службы, маленький итальянец с глубокими морщинами в углах рта. На корабле у него почти не было работы, потому что никто не болел. Но, как видно, картина изменилась.

— Как самочувствие? — Ангели склонил голову набок. — Всё в порядке?