Читать книгу - "Кровь невинных - Кристофер Дикки"

— Думаешь, Норьега собирается...

— Селма пришла, — сообщил я.

К счастью, с ней все было в порядке. От Дэйва несло виски.

— Вы, наверное, Джози? — спросила Селма. — Вы — самая милая девушка изо всех, кого я встречала. Что скажешь, Дэйв?

— Курту повезло. Вне всяких сомнений, — пробурчал он.

Думаю, они отрепетировали свою речь в машине. Мы расположились за столом и заказали пива. Разговор зашел о чемпионате, который проходил днем ранее. Я пропустил его, и Дэйв вводил меня в курс дела. Пока ситуация складывалась для нас удачно. «Хаскеры» проиграли «Флориде». Это была важная новость. Баскетбол снова становился популярным. Канзас снова входил в пятерку лидеров. И на школьном стадионе опять стало жарко.

— А как в этом году обстоят дела у «Викингов»? — поинтересовался я.

— Дерьмово. Игроки никуда не годятся, за исключением Чака Болайда. Парень может набрать двадцать пять — тридцать очков за игру. Он один из лучших. Но в одиночку ничего не сможет сделать. Чак — младший брат Дюка Болайда. Знаешь Дюка? Он играл у твоего отца.

Я не помнил его, но сказал, что знаю об этом.

— А что с ним случилось?

— Он работает на кладбище Хайланд. Ты мог видеть его, если был там сегодня днем.

— Неужели? — удивился я, вспоминая светло-голубые глаза.

— Да, Дюк — мой друг. Хороший мужик.

— Мама ведь теперь в лучшем мире, не так ли? — предположила Селма.

— Конечно.

— Если бы ты помог нам немного, Курт. Я присмотрела хороший камень для надгробия. Розовый гранит с небольшим медальоном Девы Марии в углу. Я знаю, для нее это очень много значило.

— Звучит неплохо. Сколько вам нужно?

— Около пятисот долларов.

Дэйв прервал молчание, громко постучав пальцем по лежащей на столе газете.

— Только посмотри на это! «Кванза». Ты читал эту статью?

— Нет.

— Это черное дерьмо. У нас есть Рождество, у евреев — Ханука, а у них — Кванза. Представляешь? Черное мусульманское дерьмо.

— Никогда не слышал.

— Тебе стоит узнать о ней побольше. Потому что скоро нам придется ее праздновать. Мы же не хотим обижать наших афро-американских братьев?

— Я думала, что религиозные праздники отмечают только последователи определенной веры, — возразила Джози, а ведь я предупреждал ее, что не стоит давать Дэйву возможность сесть на его любимого конька.

— Нет, мэм. Настоящая вера — это христианство. Но сейчас оно исчезает. А вместе с ним все наши ценности и традиции. Вы ведь из Джорджии, не так ли? Вы знаете, что там случилось? Часть штата стала черной, как Африка. Джуджу или вуду и еще что-то в этом роде. Я прав?

Возможно, Джози поняла свою ошибку. Во всяком случае, она ничего не ответила. Селма посмотрела на широкое, грубое лицо Дэйва, лишенное какого-либо выражения.

— Ты уверен, что эта Кванза имеет отношение к мусульманству? — спросил я, допив пиво и отыскивая глазами официантку, чтобы попросить новую кружку.

— Ну, или вуду. Какая разница? Мумба-юмба. Ты, наверное, слишком молод и не помнишь Кассиуса Клея. Как, впрочем, и я. А Льюиса Алсиндора? А теперь у нас есть Мухаммед Али и Карим Абдул-Джаббар. — Он наклонился над столом, и его лицо нависло надо мной. — Абдууууул. Представляешь? По-твоему, это обычное имя для ниггеров? А теперь это повсюду. Везде!

Может, он испытывал меня? Не думаю. Он вряд ли совершил бы такую глупость, каким бы пьяным ни был. Он пытался обращаться со мной как можно лучше. О чем еще могут говорить двое белых мужчин в баре, как не о спорте и ниггерах.

— Черт, — он пребывал в полной уверенности, что убедил меня, — но по крайней мере... в одном им не откажешь... они стараются сохранять свою расовую чистоту. Не думаю, что им есть чем гордиться. Но они гордятся своим окружением, своими предками. Не то что мы, белые. Нет, сэр. Мы, белые, только от всего отказываемся. Оплачиваем расовую чистоту других, чтобы их безработные матери-одиночки засоряли наши улицы, торговали наркотиками и разрушали общество, созданное белыми людьми. Ты меня понимаешь?

— Аминь, — подытожила Селма.

Джози сидела с неестественно серьезным лицом, как школьница на уроке этикета.

Что касается меня, то я использовал свою способность владеть собой, прячась как под плащом, и просто ждал, пока этот дождь кончится и я смогу идти дальше.

— Белые почти всего боятся. Скажу тебе честно, небелых я уважаю намного больше, чем белых. Черные и евреи, работая вместе, заставили белого человека стыдиться самого себя и открыли путь к монголизации расы.

— К чему?

— Знаешь, эти монгольские собаки, они же все так жутко перемешались, что не разберешь, кто и откуда взялся. Потому что у них нет гордости. Вот в чем проблема. Отсутствие гордости. Эта проклятая западная цивилизация. Мы изобрели кучу всего от туалетов до «боингов», но у нас нет гордости. И знаешь почему?

— Разрази меня гром, — заметил я, — иногда ты начинаешь говорить как проповедник.

— Я читал проповедь один или два раза.

— В церкви Христа Спасителя на шоссе 77, — пояснила Селма.

— Будь я проклят.

— Я тоже, — добавила Джози.

— Так ты знаешь почему? — громыхнул Дэйв, не желавший менять тему разговора. — Потому что евреи захватили все средства массовой информации и заставили нас стыдиться своей уникальности. Они хотят сначала уничтожить нашу индивидуальность... нашу христианскую сущность... а когда это случится, они нас поработят. И... запомни мои слова, братишка... им это почти удалось.

— А что, если твоя мать католичка, а отец — мусульманин?

— Вот о чем я и толкую. Если ты увидишь на улице ниггера с белой женщиной, то очень удивишься. Хотя евреи утверждают, что это нормально. Однако редкий еврей женится на ком-то не из своего рода. Так же, как и мусульманин. Но монголизировать белую расу... это запросто. Это здорово.

— Я, наверное, рассказывал тебе, что отец Селмы... мой отец... был мусульманином?

— О чем ты, черт возьми, говоришь? — возмутилась Селма. — Тебе не кажется, что в Канзасе даже католикам приходится нелегко?

Джози засмеялась, и Дэйв закончил свою проповедь. По крайней мере вслух. Но было видно, что его мысли все еще вертелись в голове, как двигатель, который продолжает стучать и греметь даже после того, как было выключено зажигание.

— У них еще готовят курицу с арахисом? — спросил я.

— А я буду свинину му-шу! — сказала Джози. — Обожаю эти маленькие блинчики!

* * *

Я вернулся в часть восьмого января 1990 года, на следующий день после приезда в Саванну. Джози снова стала работать на фабрике. Мы делали все, чтобы вернуться к той жизни, которая была у нас до Панамы и до Уэстфилда. Строили планы относительно свадьбы. Джози больше не настаивала на том, чтобы я пригласил моих родных, а когда ее мать спросила, приедут ли они, ответила, что в этом нет особой необходимости: ведь мои родители уже умерли. Она не употребляла слово «сирота», но, когда я слушал эти разговоры или узнавал о них случайно, именно эта мысль приходила мне в голову. Что касается Селмы и Дэйва, то мне кажется, после Уэстфилда Джози не особенно волновалась из-за того, увидит она их еще раз или нет. Даже лучше, если не увидит.