Читать книгу - "Обещания богов - Жан-Кристоф Гранже"

Бивен перечитал досье Минны фон Хассель тысячу раз, не меньше. Родители аристократы и коммунисты (и миллионеры), сбежавшие в Штаты. Блистательная студентка. Временная работа в разных психиатрических клиниках Берлина, а затем — отравленный дар: руководство клиникой в Брангбо. Приняв этот пост, баронесса Минна фон Хассель стала первой немкой, возглавившей лечебное заведение, и самым молодым руководителем такого ранга в истории. Не замужем, детей нет, законченная алкоголичка.

— Ну что я могу вам сказать? — бросил он, скрывая волнение. — Вот уже двадцать лет, как я раз в неделю приезжаю повидать его, где бы он ни находился, и никогда не замечал ни малейшего улучшения. Хуже, конечно, иногда становилось, а вот лучше ни разу.

Минна задумчиво затянулась сигаретой. Розовые завитки дыма, казалось, вбирали в себя ее размышления.

— Это проклятие нашей профессии, — заметила она смирившимся и в то же время беспечным тоном. — Мы не вылечиваем наших пациентов. Мы лишь облегчаем их состояние. И то…

— По крайней мере, вы не морочите голову.

В уголке ее губ мелькнула легкая улыбка, похожая на запятую.

— Идемте, сменим обстановку.

Они направились к воротам. По саду бродили пациенты, словно выбравшиеся из собственных могил. Некоторые так и не сняли смирительных рубашек, и длинные рукава волочились по земле; другие, жертвы Большой войны, несли на себе нескрываемые увечья.

Франц никогда не видел столь мрачного места, а уж он навидался кошмарных закоулков. И все же, выйдя за ворота, он почувствовал себя счастливым.

Он исподтишка глянул на Минну, которая курила, как девочка-подросток, зажав сигарету прямыми пальцами. Ее куртка кое-что ему напомнила — костюмы из вестернов, с бахромой, к которой она питала явную слабость. Эта необычная одежка воскресила в памяти романы Карла Мая, которыми он зачитывался в детстве.

У Минны фон Хассель была специфическая манера одеваться. Так, сегодня на ней были брюки из денима — странной американской ткани — и кукольные башмачки с ремешком в форме буквы Т на подъеме.

Бивен не интересовался женщинами. Зря время терять. Но Минна фон Хассель — особый случай. Посреди этих развалин, именуемых «институтом психиатрии», на фоне пустыря, называющегося «огородом», она представала единственной надежной личностью, достойной доверия.

Физически она была совершенно не в его вкусе. В своих фантазмах Франц видел фрау из родных краев, пышную блондинку с аппетитной грудью и — раз уж на то пошло — с кружкой пива в руке. Его мысли — и желания — блуждали по проторенным путям, таким же унылым и скучным, как пресловутые автострады Третьего рейха.

А у баронессы фон Хассель была хрупкая фигурка и рост не более метра шестидесяти. А еще короткие, очень темные волосы, и от вида этой компактной головки у него всегда сжималось сердце. Ее лицо действовало на него гипнотически. Вытянутый овал, мучнисто-бледный, с плавными очертаниями, на котором черные глаза казались двумя чернильными кляксами, расплывающимися во все стороны на промокашке, а промокашкой был он сам.

— Для вашего отца мы делаем все, что можем, — продолжила она. — Но в наших силах только облегчить его страдания. Высвободить из тисков, сжимающих его психику.

Он терпеть не мог ее манеру говорить. Речь интеллектуалки, которая словно берет каждую вещь пинцетом, не желая пачкать руки. Его отец сошел с ума, и его безумие — это болезнь. Тут не о чем книги писать.

— Сегодня он рассказывал о газе…

— Да, это у него новая навязчивая идея. Мы отравляем пациентов, пуская ночью газ по трубам.

— Что вы об этом думаете?

— Вы хотите сказать, об этом техническом приеме?

Франц не знал, что ответить.

— Простите, я пошутила. И неуместно. Если учесть историю вашего отца, вполне нормально, что одержимость газом постоянно всплывает в той или иной форме.

Они шагали по пыльной тропинке через сухие поля. Франц незаметно насыщал легкие этим рыжеватым воздухом, пропитанным глиной и удобрениями. Поля расстилались насколько хватало глаз, уводя к горизонту, который где-то там, далеко-далеко, опрокидывался в золотое свечение неба. Бивен оглядывал эту красоту с пренебрежением: в нем был жив снобизм крестьян.