Читать книгу - "Священное сечение - Дэвид Хьюсон"

Внезапно он бросил мутный взгляд сожаления в сторону дверей.

— Видите ли, я потратил лучшие юношеские годы в театре аббатства. Зато теперь у меня на любой случай готова цитата.

Он вдруг приблизился к Монике и прошептал ей на ухо:

— Гамлет и предзнаменования зловещих перемен. «В высоком Риме, городе побед, в дни перед тем, как пал могучий Юлий, покинув гробы, в саванах, вдоль улиц визжали и гнусили мертвецы».[4]

Играл он довольно любительски. Моника не смогла удержаться от смеха. Вино — чистое, сухое и совсем непохожее на то, что она когда-либо пробовала, — помогало ей.

— Вы начитанный человек.

— Да не очень. Я обыкновенный священник, который когда-то располагал свободным временем, — ответил он. — Простой парень. Спросите благочестивых сестер в Орвието. Бог знает, когда мы опять свидимся. Откровенно говоря, меня очень волнует пребывание в большом мире. Весь день я провел на вокзале, пытаясь сесть в поезд. А потом пошел обивать пороги дешевых гостиниц. После чего, — он поднял свой бокал, — во мне возобладал ирландец.

Моника Сойер с удивлением обнаружила, что уже допила вино. Доза в любом случае была мизерной. «Греко» оказалось отличным напитком: терпким, необычным, непредсказуемым. Она хотела еще. И плюс ко всему проголодалась.

— Что это? — спросила она, показывая на шарообразный сосуд в руках священника, на дне которого все еще плескался красный напиток. Он осторожно потягивал его во время разговора, как будто не мог заказать себе другую выпивку. — Почему он такой огромный?

Питер на мгновение закрыл глаза, и на его лице появилось выражение блаженства.

— «Амароне». Небольшое удовольствие, которое я позволяю себе, приезжая в Рим. Мы пьем этот напиток дома…

Он сморщил нос и умолк.

— А из чего вы пьете?

Священник встряхнул красную жидкость на дне и поднес сосуд к ее лицу. Моника приняла его, случайно коснувшись теплых пальцев священника, сунула в странный сосуд нос и была поражена великолепным насыщенным запахом, ударившим в голову. Он напомнил ей ощущение от цветистой прозы, которую Моника читала в журнале «Декантер»: внезапное дуновение теплого пахучего летнего ветерка, идущего со Средиземного моря, проносящегося над зарослями сухого дикого чабреца. Или что-то в этом роде.

— Отличное заведение. — Питер бросил взгляд на бармена. — Здесь находится большая коллекция бокалов, соответствующих категории вин. «Амароне» присутствует в данном пантеоне и стоит девять евро.

— Хорошо. — Моника бросила на стойку сотенную купюру. — Сможете сказать по-итальянски: «Наливай, приятель, богатые платят»? Да и поесть тоже надо. Я проголодалась, Питер. А вы разве нет?

Он колебался, но совсем недолго.

Вынул маленький, почти женский, кошелек и мрачно уставился на его содержимое.

— Я все же ирландец и чувствую себя неудобно, когда за меня платит женщина.

Она положила руку на мягкое черное плечо.

— Считайте это платой за обучение.

— Договорились, — согласился священник и отбарабанил бармену какой-то заказ.

Прибыло «Амароне», сопровождаемое короткой лекцией о том, как сушится виноград перед сбраживанием. Потом последовала бутылка «Примитиво ди мандуриа», которое, как показалось Монике, было красным эквивалентом «Греко». Древний виноград сохранялся также в Пуглии, в южной части Италии. А еда — тонкие, как бумага, ломтики горного кабана, ассорти из салями, острые мягкие колбасы, длинные узкие полоски зрелого, ароматного пармезана и салат из моцареллы с маленькими красными помидорами, сладкими, как вишня.

Они ели и пили, а за окном под непрекращающийся снегопад день превратился в вечер.

Моника не знала, сколько времени провела в баре. Ей было плевать. Она одна в Риме. Не знает ни слова по-итальянски. Ей очень хорошо в компании Питера О’Мэлли. Такого очаровательного человека она давно не встречала. Он внимательно слушал Монику и, отвечая, касался затронутой ею темы. Священник мог говорить о чем угодно. Об архитектуре. Литературе. Политике. О радостях стола. Вот только о религии как-то помалкивал. Может быть, она надоела ему в Орвието. Не исключено также, что он вдруг почувствовал себя свободным в этом странном мире покрытых снегом непроходимых улиц.

Моника Сойер разговаривала и смеялась, чувствуя, что все больше пьянеет. Она привыкла к вниманию мужчин: высоких, с ухоженными длинными каштановыми волосами и умными живыми лицами — такие притягивают к себе взгляды людей. Дома, во время отсутствия Харви, она время от времени позволяла себе всякие вольности. Наконец она взяла священника за руку, посмотрела на часы, а потом и на самого Питера с выражением лица, которое, по ее мнению, не выражало предложения. Это было бы неправильно, неприлично. Моника не ощущала и не планировала ничего подобного, просто нуждалась в компании. В данный момент этот человек подходил ей больше других.

— Питер, — проговорила она чуть слышно, — мне надо идти. Поймите меня правильно. Я не привыкла снимать мужчин в барах. А уж тем более священников. Но мы арендуем квартиру неподалеку отсюда. Сняли ее на две недели. Она пуста, как могила. Мне там очень одиноко. У них даже нет кабельного канала, и я ни черта не понимаю, о чем идет речь в этих итальянских передачах. Если хотите переночевать у меня, можете воспользоваться диваном или лечь на полу. Выбирайте сами.

В тот момент священник поступил несколько странно. Взглянул на два бокала — его почти полный, и ее абсолютно пустой — и осторожно поставил их в линию параллельно к краю стола. Она увидела в этом некую навязчивую идею. Или, может, ей просто померещилось. Бледное умное лицо Питера стало задумчивым. Да, действительно, он должен сделать выбор.

— Даже не знаю, — пробормотал он. — Я могу найти себе где-нибудь комнату.

— В квартире есть терраса, — добавила она. — Она на верхнем этаже дома. Оттуда виден купол собора Святого Петра и другие достопримечательности, названия которых я даже не знаю.

— Терраса? — повторил он.

— Чертовски хорошая для Рима. Так сказал агент, а вряд ли римлянин способен соврать. Вы согласны?

— Ни на одну минуту не могу вообразить себе такого, — поддержал Питер и поднял бокал.

Пять минут спустя они вышли на улицу. Моника беспечно хихикала и не замечала медленно падающего снега. Горстка офисных работников пробиралась через глубокие хрустящие заносы. У Питера с собой имелась лишь небольшая, битком набитая сумка из черного полистирола, какие носят одинокие мужчины.

Он сунул руку в карман пальто, вытащил что-то из его глубины, расправил и стал натягивать на свою идеально слепленную седовласую голову.

Их взгляды встретились. У священника были умные быстрые глаза. Почему-то у него вдруг возникли сомнения относительно головного убора.