Читать книгу - "Крупным планом - Дуглас Кеннеди"

— Жопа с ручкой? Сам ты жопа с ручкой, дрочила.

Меня охватила ярость, такая дикая и неуправляемая, что я почувствовал себя бесстрашным. И готовым разорвать эту жирную сволочь на куски. Вероятно, он почувствовал, насколько опасным я внезапно стал, потому что побелел от страха, когда я сообщил ему тихим ровным голосом:

— Считаю до трех. Если ты к тому времени не исчезнешь, я тебя убью. И я не просто тебя изобью, я сломаю твою поганую шею.

Его глаза теперь превратились в две лужицы, наполненные страхом. Я почти слышал, как он потеет.

— Эй, слушай, ты что, не злись, лады? — сказал, он. — Просто у меня сегодня тоже плохой день выдался.

— У меня вовсе не плохой день, — сказал я. — У меня ужасный день. Но, убив тебя, я могу взбодриться. Один… два…

Он выскочил из телефонной будки и пустился рысью вниз по улице, причем его жирное тело тряслось, как желе. Я зашел в будку и схватил трубку. Моя рука дрожала.

Этот долбанный город. Из любого может сделать зверя. Хорошо еще, что этот толстяк был без оружия, убит за то, что прислонился к телефонной будке. Идеальный конец идеального дня в Нью-Йорке.

Мне понадобилась минута, чтобы перестать трястись. Надо хоть немного поспать. Разобраться во всем. Иначе сойдешь с ума.

Я выудил телефонную карточку из своего бумажника и позвонил домой. После нескольких длинных звонков я услышал собственный голос на автоответчике.

— Привет. Вы позвонили Бену и Бет Брэдфорд. В данный момент мы не можем подойти к телефону…

Бен и Бет Брэдфорд. Я всегда говорил ей, что, если мы поженимся, ей следует оставить свою фамилию.

— Я буду жить с тобой всегда, — сказала она одним пьяным вечером в январе 1988 года, когда мы допивали вторую бутылку вина, — но я никогда не выйду за тебя замуж.

— Но если мы…

— Ни за что, — сказала она и хихикнула.

— Ладно, все ясно. Но давай скажем, гипотетически, что в один идиотский прекрасный момент мы решим… уф, закрепить отношения между нами…

— Тогда я возьму твою фамилию.

— Это очень старомодно с твоей стороны, — заметил я.

— Не-а… — возразила Бет, — просто практично. В смысле, Бет Брэдфорд будет выглядеть значительно лучше на суперобложке, чем Бет Шитцлер. Но… — она одарила меня одной из своих хитрых улыбок из серии «я бы раздела тебя зубами», — мы с тобой не будем жениться.

Тысяча девятьсот восемьдесят восьмой. Мы жили вместе всего пять месяцев, а при моей зарплате, которая постоянно повышалась, мы могли позволить себе платить две тысячи ежемесячно за аренду квартиры на верхнем этаже в Сохо. Мы не случайно решили поселиться в центре. Ведь мы оба имели надежную работу, не считали себя яппи, так что мысль поселиться где-нибудь в восточной части или на Маррей Хилл, среди белой кости, представлялась нам, будущим людям искусства, кощунственной.

Будущие люди искусства. Так нас называла Бет. Разумеется, в ее голосе всякий раз звучала насмешка. Но если честно, то было время, когда мы искренне верили, что через год-другой перестанем быть рабами, трудящимися за зарплату. И каждый будний день, перед тем как отправиться в редакцию, Бет вставала в шесть и три часа работала над романом, который, как она надеялась, принесет ей литературную известность. Она отказывалась показывать мне незаконченную книгу, не говорила даже, как она будет называться, до того дня в марте 1989 года, когда протянула мне рукопись в четыреста тридцать восемь страниц и сказала:

— Называется «Манеж амбиций».

Это был второй роман Бет. Ее первый роман, «За стенами тюрьмы», так и не был напечатан. Бет написала его сразу же после окончания Уэллсли, где она была редактором студенческого литературного журнала и завоевала несколько премий за свои рассказы. Она также получила аспирантскую стипендию для проживания в неком литературном убежище в Шотландии, и именно там она написала «За стенами тюрьмы: Билдингсроман» (слово Бет, не мое). Это был роман, о молодой, неотесанной девушке, пытавшейся приспособиться к загородной жизни в графстве Уэстчестер, одновременно ухаживая за матерью, умирающей от рака груди. Когда мамочка наконец испускает дух, она поступает в элитный женский колледж в Новой Англии и там влюбляется в кусок дерьма, хотя все же находит свою «музу» как художница. Это было, плюс-минус несколько деталей, изложение жизни самой Бет, написанное в стиле, который, пожалуй, можно назвать чувственно-девичьей лирикой. (Той осенью, под розовым небом, мама начала шить килт на нашем заднем дворе… в таком роде.)

Когда Бет вернулась из Шотландии, она послала роман «За стенами тюрьмы» в пятнадцать агентств в Нью-Йорке, и ни одно из них его не напечатало (основной отговоркой было то, что в том году были напечатаны три первых романа, лирически повествующих о детстве различных персонажей, омраченном онкологическими заболеваниями матерей). Разумеется, Бет была разочарована, но не собиралась сдаваться. Она нашла должность помощника редактора художественной литературы в «Космополитен», чтобы было чем платить за квартиру, пока она пишет второй роман.

— Знаешь, чем я зарабатываю себе на жизнь? — спросила она меня, когда мы впервые встретились на свадьбе приятеля. — Я читаю от пяти до семи рассказов, и во всех рассказывается об одиноких женщинах, ищущих свою точку «джи».

Я рассмеялся и незамедлительно влюбился. Она была умной, занятной и очень целеустремленной. Целью ее было — стать писательницей. Она твердо намеревалась избежать каторги жизни в пригороде, в которую попала ее мать. Примерно через три недели после того, как мы стали встречаться, она наконец рассказала мне о смерти своей матери.

— Понимаешь, она была во всем разочаровавшейся женщиной. В моем возрасте она занималась пиаром, и очень в этом преуспела. Потом работала бухгалтером в одной фирме в Нью-Йорке. Но стоило ей выйти замуж за моего отца и забеременеть, всему этому пришел конец. Она попала в тюрьму, где вся жизнь ее состояла из заседаний школьного комитета, кофе по утрам и ужинов дома, когда папа возвращался с работы с семь часов. Она была замечательной мамой. Но, бог мой, как же она в душе ненавидела ту жалкую жизнь, которую была вынуждена вести и с которой смирилась, как почти каждая женщина ее поколения. Я не сомневаюсь, что она и раком заболела отчасти оттого, что превратилась в домашнюю хозяйку, зависящую от мужчины, которого она со временем разлюбила.

Я взял ее за руку.

— Не беспокойся, — сказал я, — с нами такого никогда не произойдет.

Ее голос был холодным, как сталь:

— Я уверена, что нет.

В литературном отделе «Космополитена» Бет работала на двух лесбиянок, которых звали Лори и Гретель. «Женское братство», — называла их Бет, но они относились к ней так душевно, что даже нашли агента, чтобы продвигать ее следующую книгу, «Манеж амбиций». И снова героиней этого романа была молодая, неуклюжая девица, все еще переживающая смерть от рака груди своей матери, которая переезжает в большой город, намереваясь стать великим художником. Но чтобы свести концы с концами, ей приходится устроиться на работу в глянцевый журнал, где ее повышают до художественного директора, она влюбляется в дерматолога и к концу книги пребывает в конфликте между домашними обязанностями и «внутренним голосом» своей музы.